Благородный воин

Гарвуд Джулия

– Я отверженный, – проговорил старик. – Неужели вы сочтете мою клятву достойной, заслуживающей доверия?

– Сочту, – кивнул барон.

Усмешка исчезла с лица старика, но он не собирался отступать:

– Похоже, вы не все обо мне знаете, милорд. Я сакс, причем чистокровный, и когда-то был знатен. Ну как, все еще требуете от меня клятвы? У меня нет земель, которые я мог бы защищать.

– Я получу либо вашу клятву, либо жизнь. Выбирайте сами.

Элизабет не понимала, что происходило между мужчинами. Их словесная перепалка ее сильно напугала. Жизнь деда? Муж потребовал от старика

либо клятву, либо жизнь. Нет, чуть не закричала она, только не это! Дед никому не клялся в верности, жил сам по себе, только для семьи. Семьи! Вот в чем разгадка смертельной забавы мужчин. Джеффри хотел быть принятым в семью и для этого требовал от деда клятвы. Но зачем?

Барон видел, как напугана жена, и желал лишь одного – чтобы она не вмешивалась. Получить клятву и вместе с ней верность ее родственника было совершенно необходимо. Он не успел заранее объяснить Элизабет, как следовало себя вести, но надеялся, что у нее хватит здравого смысла сохранить молчание.

– Ступай к мужу, – донесся до Джеффри едва различимый приказ.

Девушка разрывалась между двумя мужчинами. Как бы она хотела, чтобы у нее оставалось время: рассказать дедушке о муже и мужу о деде. Но времени не было. Элизабет высвободилась из объятий старика и встала на лестнице рядом с бароном.

Воцарилось полное молчание, только мужчины мерили друг друга взглядами. Для Элизабет наступил самый трудный момент: что, если дед откажется покориться воле мужа, а Джеффри выполнит обещание и вступит с ним в борьбу?..

Но дед неожиданно разрядил обстановку. С легким изяществом он откинул полу плаща и встал перед бароном на одно колено. Потом положил руку на сердце и произнес чистым и сильным голосом:

– Я, Элслоу Кент Гэмптон, клянусь, что буду вам верен и никогда не предам.

Внутри у Элизабет все всколыхнулось от волнения. Таким полным решимости она деда еще никогда не видела. Слово было его обетом, всем, что он мог предложить. Его честью, его душой. Понял ли это муж? Вряд ли, решила Элизабет. Ведь Джеффри не знал старика. Не мог предположить, что дед, как и она, был беззаветно верен.

– Поднимитесь, – только и сказал лорд Джеффри.

Элизабет была готова поклясться, что в нем не осталось ни капли суровости.

Барон был явно доволен. Он спустился по ступеням и положил руку на плечо только что обретенного родственника.

– Я принимаю вашу клятву. До вечера нам нужно многое обсудить…

Он совершенно не ожидал увесистого шлепка по плечу и громоподобного раската смеха, которым оглушил его Элслоу.

– Я в вашем полном распоряжении, милорд. Ведь время – единственное, что я в состоянии отдать. Да и у меня самого немало мыслей… есть о чем порасспросить.

– На том и порешим, – ответил барон.

– А что, – усмехнулся старик, – вы в самом деле отважились бы на бой, не дай я вам клятву?

– И даже победил бы, – улыбнулся Джеффри.

– Не будьте столь самонадеянны. – Элслоу расправил плечи. – Я хоть и немолод, но в старых костях силенок достанет. К тому же на моей стороне опыт, который дается с годами. – Он покосился на барона, стараясь понять его реакцию.

Но тот только рассмеялся:

– У вас не было ни малейшего шанса. В моих молодых костях сил намного больше.

Я покончил бы с вами одним молниеносным ударом.

– Как знать, как знать! – продолжал подзуживать Элслоу и, как старого друга, обнял барона за плечи. Но вдруг переменил тему:

– Вы хоть понимаете, какое сокровище ваша молодая жена? – И прежде чем Джеффри успел ответить, добавил:

– Что-то жажда замучила. Не выпить ли нам за вашу женитьбу, барон?

Мужчины поднялись по лестнице и исчезли за дверью. Элизабет еще слышала, как дед тихонько что-то сказал, и вслед за этим раздался смех ее мужа. Настоящий веселый смех. Она подняла глаза: на голубом небе ярко светило солнце и до самого горизонта не было видно ни облачка.

* * *

Время ужина почти подошло, но Джеффри был по-прежнему занят разговором с Элслоу Гэмптоном. Они сидели за длинным столом напротив друг друга, и перед каждым стояла кружка холодного эля. Элизабет дважды пыталась присоединиться к их компании, но оба раза мужчины прекращали разговор и молча смотрели на нее, пока Элизабет не уходила. Ей прозрачно намекали, что в ее обществе не нуждаются.

Она понимала, что разговор шел о Белвейне и том другом, на которого намекал ее муж. Судя по всему, мужчины составляли план действия. Элизабет же молила Бога, чтобы у нее хватило сил помочь разгадать тайну, а увидев Белвейна за родительским столом, сдержаться и не вонзить ему в сердце кинжал.

Элизабет хотелось побыть одной, чтобы унять напряжение, растущее в ней с каждой минутой. Она вышла на прогулку, и ноги сами понесли ее в сторону могил.

Солнце клонилось к горизонту, и небосклон заливала вечерняя заря. Впереди на возвышении, над свежими земляными бугорками, маячили черные деревянные кресты. Под ними лежала вся ее семья.

– Внучка!

Элизабет обернулась на голос деда – широкими шагами старик спешил к ней.

– Я только что о тебе думала. Хотела, чтобы ты был рядом, – улыбнулась девушка. – Как хорошо, что ты приехал! – Она жарко стиснула его ладонь своими маленькими ручками.

– Ты шла на могилы?

– Нет, – призналась она. – Еще не настало время сказать им «прощай».

– И ты не оплакала родителей и сестер? – Голос деда сделался удивительно нежным.

– Нет… Быть может, потом… Когда будет наказан Белвейн…

– Не жди, внучка, выплачь горе сейчас. Иначе загонишь его так глубоко, что оно будет рвать тебя изнутри и в конце концов ожесточит. Твоя мать бы этого не перенесла.

Элизабет внимательно посмотрела на старика и, кивнула:

– Я попробую, дедушка.

– Вот и хорошо, внучка. Ты всегда меня радовала.

Девушка улыбнулась. Дед не кривил душой: он любил ее беззаветно, безмерно и, самое главное, принимал такой, какой она была.

– У тебя теперь новая жизнь, девочка. Ты довольна тем, как с тобой обращается Джеффри?

– Слишком рано судить. – Элизабет выпустила наконец руку деда. – Я стараюсь следовать примеру матери, но это ужасно трудная задача. Джеффри совершенно не похож на отца. Такой несгибаемый… как железо. И настолько скрывает чувства, что я часто не понимаю, о чем он думает. Наверное, то и дело бывает мною недоволен, но и об этом еще слишком рано судить.