Благородный воин
Шрифт:
«И к лучшему, – подумала Элизабет, – есть время поразмыслить над собственными чувствами». Надо было на что-то решаться. Но чем дольше девушка перебирала в уме сказанное во вчерашней перебранке, тем больше она приходила в замешательство.
Конечно, она натворила кучу глупостей, но сердцем была чиста. И с тех пор как отпала необходимость мстить, все ее помыслы стали совершенно безобидными.
«Несговорчивый, упрямый человек, – думала Элизабет о муже. – Хорошо, я сделаю так, как ты желаешь, – стану именно такой, какой ты меня хочешь видеть».
Это потребует сил, но девушка была готова к испытанию. Она больше не будет подражать
Дисциплина и долг – вот его постоянные поучения! Хочет сделать из нее послушную собачонку, которая радуется, если хозяин в духе и соблаговолит ее погладить и похвалить.
«Что ж, муженек, ты получишь и дисциплину, и долг, но пожалеешь о том дне, когда о них заикнулся. Я могу стать такой же несгибаемой, как ты. Пора тебе преподать урок. В самом деле пора!»
Приняв решение, Элизабет успокоилась. Но о нарушении данной мужу клятвы старалась не думать. В глубине души чувствовала: стоит только вспомнить об этом, и снова потекут слезы. Девушка боялась, что в ней померкло главное качество характера, которое она больше всего ценила в других. Но если заплакать, Джеффри снова раскричится, а к такому испытанию, честно говоря, она с утра была не готова.
Элизабет не считала себя настолько наивной, чтобы надеяться, что муж ее быстро простит, но знала, что он со временем оттает. А до этого она будет исполнять желания Джеффри и молиться, чтобы он понял, насколько был с ней не прав. И не исключено, что она сумеет ему помочь. Ведь чрезмерная дисциплина и постоянные помыслы о долге наверняка надоедают.
Но что толку переживать, вдруг спохватилась она. Джеффри – самый упрямый на свете человек. И тут же честно призналась: хоть она и называет мужа твердолобым и недостойным любви, ее сердце принадлежит ему. Как в клятве – пока не разлучит смерть. Остается лишь выяснить, кто первый убьет другого.
Перед отрядом широко распахнулись ворота Монтрайта, и мысли Элизабет вернулись к действительности. Она заметила Элслоу. Дед стоял, уперев могучие кулаки в бока, а рядом тянул шею Томас-младший. Глядя на рассерженного старика, Элизабет ощутила укол совести. Нехорошо так беспокоить деда – ведь нетрудно было оставить записку и сообщить о своих намерениях. Но тут же перебила себя: тогда бы Элслоу непременно погнался за ней.
Джеффри спрыгнул на землю и снял с коня Элизабет.
– Ты заставила старика понапрасну тревожиться. Иди, извинись, – приказал он ровным голосом.
Элизабет кивнула, направилась к деду и, подойдя совсем близко, заглянула ему в глаза:
– Ты из-за меня волновался. Извини. – И, потупившись,
Увидев внучку живой и здоровой в объятиях супруга, Элслоу испытал огромное облегчение. Словно родитель, потерявший и счастливо нашедший чадо на деревенской ярмарке, захотел расцеловать и отшлепать. Но вместо этого, давая своим чувствам остыть, только спросил:
– Ты что, в грязи искупалась?
Элизабет отряхнула одежду и лишь после этого снова посмотрела на деда, но Элслоу тут же заметил печаль в ее глазах и понял, что невредимой внучке все же не удалось вернуться. Рана таилась глубоко внутри и поэтому была особенно опасной. Вскоре он догадался, кто стал причиной плохого настроения девушки.
– Ну, иди, обними старика, – ласково позвал он. – Потом все расскажешь, – Элслоу решил пока ни о чем не расспрашивать.
Придерживая рукой юбки, Элизабет кинулась к деду и стиснула его в объятиях.
– Ты меня простишь?
– Конечно, прощу. – Элслоу похлопал внучку по спине. – А теперь беги в дом, переоденься в чистое. И навести своих упрямых собак – с тех пор как ты исчезла, они не притронулись ни к воде, ни к пище. Можно подумать, волновались не меньше меня.
Элизабет вздохнула и направилась к замку, но в это время ее за руку схватил Томас. Девушка остановилась и посмотрела с улыбкой на младшего братика. Тот как будто только этого и ждал и принялся оживленно описывать, что тут устроил дед, когда узнал о ее исчезновении. Элизабет не прислушивалась к ребячьей болтовне, пока мальчик не спросил, не побил ли ее барон.
– С какой стати ему меня бить? – удивилась сестра и потянула Томаса за собой.
– Дед сказал, что он может, – явно растерялся брат.
А Элслоу, сложив на груди руки, в это время наблюдал, как внук и внучка шли к замку. Когда они скрылись внутри, старик повернулся к стоявшему рядом барону и дал волю гневу.
– Что вы с ней сделали?
– Я? Что я с ней сделал? – Джеффри поразило, что сакс мог заподозрить именно его и решить, что зять способен причинить Элизабет боль. – Лучше спросите, что она со мной сотворила. Вот что я вам скажу, Элслоу. Если она продолжит в том же духе, я отправлюсь на тот свет задолго до появления на этот нашего первенца.
– Расскажите, что случилось, – попросил Элслоу. – Я заметил в ее глазах отчаяние, и это меня встревожило. Элизабет не из тех, кто легко сдается. Значит, кто-то ее сильно обидел.
– Она сама себя обижает, – огрызнулся Джеффри, раздраженный допросом. – Ринулась навещать Руперта, даже не думая об опасности…
– Конечно, не думая. Откуда ей было знать? – прервал его сакс. Джеффри зашагал к замку.
– Хорошо-хорошо, допустим: она не подозревала, что убийство – его рук дело. Но потом она прыгнула в озеро спасать вассала, а после этого имела наглость признаться, что не умеет плавать. Скажите, Элслоу, вы бы осудили меня, если бы я ее побил?
Старик догнал рыцаря и пошел с ним рядом.
– Я – нет, – покачал он головой. – Наверное, даже добавил бы от себя.
Мужчины переглянулись и расхохотались. Каждый из них понимал, что не способен поднять на Элизабет руку.
– Вот что вам еще следует знать, – посерьезнел барон. – Я обошелся с ней довольно сурово, даже обвинил в предательстве. И собираюсь держать в ежовых рукавицах, пока не образумится и не поймет, что такое дисциплина. Иного способа уберечь ее от неминуемой гибели я не вижу. Я не имею ни малейшего желания искать себе другую жену.