Благослови зверей и детей

Свортаут Глендон

Лалли-1 тайком пытался отправить письмо домой. Родители бы его все равно не получили: они в очередной раз помирились, сбагрили сыновей в лагерь и улетели на фотоохоту в Кению. Коттон поймал Лалли-1 за этим занятием и письмо порвал. Стивен Лалли-младший пришел в неистовство. Визжа как резаный, он встал на койке на четвереньки и принялся биться головой об стенку. Остальные, бросив его одного, отправились на ужин. Когда они вернулись, Лалли-1 перебил всю их живность. Ящериц Гуденау, его жуков, пауков и змею, живших в картонных коробках под койкой, Стивен Лалли-младший вытряхнул оттуда и растоптал. У его брата Билли было два любимца – жаба и малютка кролик, у которого заднюю лапку

когда-то прокусил койот. Лалли-1 раздавил жабу и растер ее по полу, а калеку-кролика загнал в угол и, воображая, что на месте кролика его обожаемый братец, зашиб малютку железякой.

Они шли гуськом через перелесок, огибая столовую и приближаясь к своему домику. Лимонад храпел во все завертки. Первым из домика выскочил Коттон – укрываясь за стволами сосен и стараясь не попасться на глаза какому-нибудь мальчишке, вставшему среди ночи по нужде, он двинулся мимо домика команчей. От мастерской он скользнул к гаражу, где и принялся ждать, нетерпеливо теребя завязки армейского подшлемника, купленного им в Кливленде, в магазине военного обмундирования. Постепенно, один за другим, прячась от лунного света, появились остальные. Одеты они были так, как было принято в лагере: синие куртки с белой эмблемой лагеря на спине, шерстяные фуфайки, джинсы в обтяжку, кожаные ремни с медными бляхами, шерстяные носки и ковбойские сапоги. Отличить одного от другого можно было только по головному убору. На голове у Гуденау была индейская повязка, которую он сам расшил бисером. В то лето в лагере было модно носить на голове черт знает что. Шеккер, например, задом наперед напялил кепочку, которую его папаше подарил Арнолд Палмер, сыграв с ним в гольф в Палм-Спрингс. Братья Лалли щеголяли в одинаковых фетровых шляпах, широченные поля которых, потеряв форму от дождя и небрежного обращения, свисали им на уши. Наконец, Тефт казался еще выше в немецкой военной фуражке с длинным козырьком – Африканский корпус Роммеля! – он откопал ее где-то в Гринич-Виллидж.

Увидев Тефта, Шеккер прошипел, как обычно, в своей театральной манере:

– Ах ты, фриц несчастный! Ганс проклятый!

Коттон велел Шеккеру заткнуться и тут заметил, что Лалли-2 прихватил с собой совершенно бесполезную подушечку, а Гуденау приволок бизонью голову – это уж ни в какие ворота не лезло.

– Зачем она тебе?

Гуденау надулся:

– Ты же сам сказал: берите что хотите. Все равно через три дня у нас ее отберут.

Коттон только плечами пожал. У Тефта он спросил, какой выбрать грузовик – «додж» или один из двух «шевроле»? Тефт в ответ прошептал, что это ему без разницы, были бы ключи.

– Неужели они ключи в машинах оставляют?

– А как же. Ключей я из поля зрения не выпускаю. Да и то сказать – кому может понадобиться грузовик?

Они остановили свой выбор на «додже», закинули подушечку, фонарики и бизонью голову в кузов и, когда Тефт залез в кабину, проверил зажигание и перевел рычаг на нейтралку, выкатили грузовик из гаража. Они условились, что будут катить его через сосняк, а потом – по грунтовой дороге, пока не окажутся на безопасном расстоянии от лагеря. Тогда можно и мотор завести – никто не услышит.

С ветерком они прокатили «додж» мимо домиков начальника и вожатых, потом мимо столовки, лихо вкатили его до половины дороги вверх – но дальше ни в какую. Тефт выпрыгнул из кабины им на помощь. Согнувшись в три погибели, упираясь руками в бампер, по щиколотку проваливаясь в песок, они пыхтели и сопели – но не сдвинулись ни на шаг. Шеккер предложил завести мотор и рвануть, пока никто не очухался. Нечего валять дурака, прорычал Коттон, за ними тогда точно погонятся да еще полицию вызовут. Несколько минут они пытались сдвинуть грузовик с мертвой точки, но, выдохшись – больше от безнадежности, чем от физической усталости, отвалились один за другим. Только непреклонный Коттон продолжал удерживать грузовик на месте.

Остальные молча наблюдали, как его воля молчаливо борется с тонной металла.

Коттон понимал, что они поступили вполне разумно, но следовать их примеру не хотел. Тело его, выгнувшись дугой, вибрировало между непобедимым грузовиком и недвижной земной твердью. Подшлемник свалился на землю. В такие минуты Коттон внушал страх. На него нашло. Он впал в неистовство. Где-то внутри у него заклинило, и гнев свой он обратил на богов, слишком равнодушных, чтобы потерпеть поражение. Его нежелание мириться с бесспорными фактами – днем и ночью, слабостью и силой, жизнью и смертью и земным притяжением – граничило с психозом. Он был рыжий, этот Коттон.

На вторую неделю Соревнования в лагере продолжались – теперь всем начислялись очки. На доске объявлений в столовой ежедневно вывешивались результаты шести отрядов по верховой езде, стрельбе из винтовки и лука, легкой атлетике, плаванию и спортивным играм. Итог был подведен в субботу после ужина. Вечером в сосняке у тира состоялась первая линейка. Вокруг костра, сложенного из сушняка и источавшего едкий дым, собрались мальчики и вожатые, и начальник лагеря рассказал, как теперь будут называться отряды и кому какие вручат призы. Подсчет очков будет вестись оставшиеся полтора месяца. На субботней линейке отряды, которые впредь будут именоваться племенами, получают призы и переименовываются по итогам истекшей недели. Племя, набравшее максимум очков, носит имя апачей. Апачам положены некоторые льготы и поблажки – например, поездка в кино на вечерний сеанс или дыня на сладкое. После апачей, в порядке убывания, идут сиу, команчи, шайены и навахо. О названии последнего, шестого племени он, начальник, сообщит чуть позже.

Следует подчеркнуть, добавил начальник лагеря, что места в Соревновании, а значит, и названия племен, и призы определяются по итогам каждой недели. Коли есть желание и упорство, любое племя может занять более высокое место. И наоборот: раззявы могут опуститься вниз на одну-две ступеньки. Таким образом, в систему заложен мощный стимул, столь характерный для американского образа жизни. Вам охота стать апачами? Милости просим. Охота избежать позора и не торчать в самом низу тотемного столба? Пожалуйста. А теперь, сказал начальник, попросим представителя победившего отряда, отныне – племени апачей, выйти на середину и получить приз.

В свете костра появился один из мальчиков постарше. Начальник лагеря вынес из-за дерева большую бизонью голову, покрытую густой шерстью, настоящую голову с рогами, с красными стеклянными глазами, словно налитыми кровью, с раздутыми ноздрями, и вручил ее апачам.

Сиу получили голову пумы, команчи – голову черного медведя.

Шайенам и навахо достались головы рыси и винторогой антилопы.

Затем начальник вызвал представителя последнего отряда. На середину вышел Коттон, которому и был вручен белый ночной горшок. Согласно обычаям лагеря, сообщил начальник, отряду, занявшему последнее место, название индейского племени не присваивается. Более того, чтобы способствовать продвижению этого отряда вверх, он по традиции именуется отрядом писунов.

Мышцы Коттона расслабились. Он поднял голову. Как только Коттон оставил в покое бампер и натянул подшлемник, Тефт влез в кабину и потянул на себя ручной тормоз.

– Коттон!

– Ау?

– Почему бы нам не добраться до города верхом, а? – нарочито небрежно предложил Тефт. – А в городе? Машину я добуду.

– Как?

– Угоню.

– Украдешь?

– Одолжу на время. Съездим на несколько часов, потом поставим на место, а в кабине денежки положим. За бензин и эксплуатацию.

У всех шестерых не было недостатка в карманных деньгах.