Благословлённые Тьмой, проклятые Светом
Шрифт:
Впрочем, эта тайна медиков тоже особенно не касалась. Если не считать разбитой физиономии лейтенанта, которому кронпринц в очередной раз объяснил преимущества трезвого образа жизни. Но и лейтенант в лазарет заглядывал не столько для того, чтобы подлечиться, сколько поплакаться на всеобщую несправедливость и непонимание утончённых душ магов.
Больных и раненных в госпитале было мало, тяжёлые отсутствовали вовсе. Хирурги в Дубках практически не появлялись, предпочитая проводить время в ставке главнокомандующего, где собралось весьма изысканное общество. Так как большинство вышестоящих офицеров приволокли
Коренные жители Дубков медиков тоже особенно не беспокоили. Их и осталось немного — мужики да старики в основном. Несмотря на то, что мародёрство и насилие над мирным населением в хашранской армии находилось под запретом не менее строгим, чем винопитие, крестьяне, подчиняясь данной от рождения предусмотрительности, баб и детей от солдат предпочитали держать подальше. А то, не ровён час, оставишь в деревне первых, сразу же и вторых прибавится.
Да и сами крестьяне предпочитали с армейскими не общаться. Хотя, конечно, и не шарахались как прежде. Вообще-то, деревня считалась человеческой. Впрочем, Арха тут не только ни одного получеловека, но и существа с четвертью людской крови не видела. Зато встречались такие «полу», что не сразу и разберёшь, чего же в нём помешано. Например, староста деревни в предках явно имел ишима, а с другой стороны к его генеалогическому древу бесы пристроились.
Но побережье Ячменки, как и весь Зеленодол, уже второе столетие периодически попадало то под протекторат Хашрана, то Света. Так что, наверное, тут даже помеси хомячка с волком удивляться не стоило.
А вот само население почитало себя человеками. А, значит, детей Тьмы, равно как и детей Света, им от рождения бояться положено было. Вот они и… Ну, не боялись, но опасались. И госпитальных зазря не беспокоили.
Только скучать всё равно не приходилось. Начальник госпиталя, арифед строгий, предусмотрительный и во всём любящий порядок, периодически спускался с холма, на котором реяли под солнцем флаги ставки, и раздавал новую телегу указаний. При этом, гад такой, обязательно проверял, выполнены ли предыдущие распоряжения.
И лишь потом отбывал обратно в нежные объятья леди Варс, скучающую без лорда Кашер, который отбыл в отпуск, навестить недавно родившую супругу, да потерявшегося по дороге. Впрочем, вполне может быть, что это всё злословие и ложные наветы. И в скором времени принц должен получить ещё одно послание, живописующие страдания генерала тоже встретившего в пути кого-нибудь не того.
Собственно, вот этим самым, то есть, обсуждением кто, кого, куда, с кем и почему госпитальные и занимались большую часть дня. А что ещё делать? Скука смертная. Ну и Арха потихонечку сходила с ума, дожидаясь, когда же у Ю «всё закончится».
Причины же для нервного обгрызания ногтей имелись самые веские. К лазарету было приписано аж пятеро хирургов. Причём — без всяких шуток! — весьма неплохих. И всего одна повитуха — сама ведунья. А как принимать ребёнка, которого организм собственной матери травит, лекарка понятия не имела.
Главное, что и спросить-то совета не у кого.
Блаженное ничегонеделанье закончилось быстро. По мнению Архи, чересчур быстро. Она даже толком и пригреться на весеннем солнышке не успела, как из-за
— Добрый день, Ваше высочество, — недовольно поздоровалась вежливая ведунья, со старушечьим вздохом вставая со скамейки.
— Рад! — гавкнул в ответ хаш-эд.
— Чему?
— Тому, что он у тебя доброе.
— А у вас разве не так? Неужели милейшая Лилейша наконец-то одарила вас не только своей благосклонностью, но и чем похуже? А я всегда говорила: сельдерей — лучшее средство от дурных болезней.
— Устарела.
— Лилейша? Не спорю, она уже немолода.
— Шутка устарела.
— Хорошие шутки не хорошенькие женщины. С годами прелести не теряют.
— Так то хорошенькие.
— Женщины?
— Шутки.
— Ну, тут я с вами спорить не возьмусь. Сложно спорить с существом, напрочь лишённым чувства юмора.
— Мистрис Арха! — не выдержал принц, тщательно прячущийся под личиной никем, естественно, неузнанного инкогнито. — Ты как со мной разговариваешь?
— На хашранском, мессир, — искренне удивилась ведунья, — а непонятно разве?
Его Высочество, в точности скопировав давешний лекарский вздох, устало привалился к стене сарая.
— И как тебе Дан терпит, а?
— Да никак не терпит! — огрызнулась Арха. — Сложно «терпеть» кого-то, если видишь его одну ночь в десять дней!
— Зато как романтично! «Они разглядывали друг друга ночь напролёт…» — писклявым и крайне неубедительным голосом передразнил кого-то кронпринц.
— Мимо! По ночам мы находим гораздо более интересные занятия, — злобясь всё больше, ответила ведунья.
И даже уже и не покраснела. Дурно на неё война влияла.
— Сама же сказала, что ты его видишь одну ночь из десяти, — попытался парировать остроумный Адаш.
— Я сказала, что я вижу его в одну ночь из десяти. «Видеть» и «смотреть» — вещи разные. На вас вон тоже все смотрят, но никто не видит.
— Знаешь, в кого ты превратилась? В склочную бабу, — покачал рогами принц. — А была такой миленькой лекаркой.
— А вы разве не знаете? Женщины обычно и превращаются в склочных стерв, если у них мужчин отбирают!
— В неудовлетворённых склочных стерв, ты имела в виду?
— Одно вытекает из другого.
— Пойду я, пожалуй, — прогудела Ю. — А то лай тут ваш слушать… Хуже собак. Гав-гав, гав-гав! Голова разболится…
— Меня тут, вообще, кто-нибудь уважает? — расстроено протянул Адаш, глядя вслед грахе.
— Нет, — отрезала вредная Арха и кивнула в сторону осторожно, придерживаясь стеночки, бредущей Ю. — Она тоже своего мужа видит крайне редко. Так что уважения тут вы точно не найдёте, Ваше высочество.
— Да мать вашу! — вызверился принц. — Это война, а не увеселительная прогулка!
— Серьёзно?
Ведунья подняла палец, призывая хаш-эда прислушаться. И, словно по заказу, тёплый ветерок, пахнущий сырой землёй, донёс до них нежное пиликанье скрипок. В главной ставке накрывали столы, готовясь к обеду штабных.