Благовест с Амура
Шрифт:
— Все, что вы говорите, дорогой мой, замечательно, однако это — дело будущего. Сегодня наша база на Тихом океане — Петропавловск, Камчатка, и, собственно, наш сплав стал реальностью лишь благодаря необходимости их защиты. Все-все-все, Муравьев выставил обе ладони, словно защищаясь от желавшего продолжать спор Невельского. — Давайте обратим наше внимание на долгожданное торжество.
— Ваше превосходительство, — подал из каюты голос Казакевич, — прежде надо решить один весьма важный вопрос…
— Что такое? — оборотился к нему Муравьев.
— Как быть нашим плотовщикам, кормчим, лоцманам? Плавсредства, как я понимаю, будут использованы
— Спасибо, Петр Васильевич, что напомнили. — Муравьев походил, подумал. — Знаете что? Соберите-ка их всех, и мы посоветуемся. Они — люди тертые, многое лучше нас понимают.
Вольнонаемных собрали в избе-казарме. На встречу с ними пришли Муравьев и Казакевич — для остальной свиты генерал-губернатора тут просто не нашлось места.
Сидеть было не на чем, поэтому все стояли. Муравьев быстро окинул взглядом крепких широкоплечих мужиков — в основном бородатых, но были среди них и молодые, как, например, Ваньша Казаков, которого генерал-губернатор запомнил по представлению Вагранова. Заметил он и стоявшего в стороне Степана Шлыка, с улыбкой кивнул ему, как старому знакомому. Степан в ответ поклонился.
«Как же к ним обратиться? — подумал генерал. — Не господами же называть не поймут».
— Здравствуйте, товарищи! — вырвалось у него как-то само собой. Мужики запереглядывались, нестройно ответили: кто-то по-солдатски «здравия желаем», кто-то просто «здрасте», кто-то молча поклонился, как тот же Степан. — Вижу: вы удивились, что я вас так назвал. Но в этом нет ничего странного: мы с вами прошли очень тяжелое, можно сказать суровое, испытание и стали настоящими боевыми товарищами. И я тем более могу вас так называть, поскольку у нас впереди еще не один подобный сплав. В этот раз мы сплавили войска, потому что идет война, и враги обязательно полезут сюда, на наши новые старые земли, которые, сами понимаете, надо защищать. Я назвал земли «новые старые», потому что двести лет назад их открыли русские казаки, а сто семьдесят пять лет тому назад маньчжуры силой заставили нас их оставить, и вот теперь, во многом благодаря вам, мы к ним возвращаемся. В следующем сплаве сюда пойдут переселенцы, здесь появятся не только военные посты, а и русские села и казачьи станицы: потому что мало — вернуть землю, мало — ее защитить, землю надо обустраивать, обихаживать, заботиться о ней — только тогда она станет по-настоящему нашей. Если мы ее оставим неустроенной, дикой, то любой сосед может сказать: «А она вам не нужна. Отдайте нам — в наших руках она расцветет и раскроет свои богатства». Поэтому надо ее заселять, обживать, поэтому нужны сплавы, поэтому нужен и ваш огромный труд, за который я хочу сказать вам большое русское «спасибо» и отдать офицерскую честь.
Муравьев, а вслед за ним Казакевич вытянулись и отдали честь.
Мужики загомонили, начали кланяться: не каждый, поди-ка, год им отдает честь сам генерал-губернатор. Такое может случиться раз в жизни.
— Господин генерал, — выдвинулся вперед Евлан Казаков, — спросить дозвольте? Мы вам тупоресь, ну, тоись тутока, ишшо потребны? А не то нам домой надобно…
— Вот! — даже обрадовался Муравьев. — Я же для этого вас и пригласил — посоветоваться, как вам лучше домой добираться.
— Дак мы и без совета
— Понял, — кивнул Муравьев. — Петр Васильевич, распорядитесь передать им парусную лодку, какую они выберут сами, любую, кроме моего баркаса, и снабдить двухмесячной нормой продуктов и водки. Да, еще. Выдайте пять-шесть ружей с запасом зарядов. Стрелять-то умеете? — спросил он у Евлана. Умеем, кивнул тот. — Это на случай нападения с китайской стороны. Вы там ушами не хлопайте. Китайцы на нас обозлены и могут на вас отыграться.
— Ну, энто мы им… Пушшай сунутся… Рога-т пообломам… — снова загомонили вольнонаемные.
— А поохотничать? — подал голос Ваньша Казаков. — Свежатинки добыть? На сухарях-т бежко выморисся [64] .
— Можно, — кивнул Муравьев. — Только не увлекайтесь. Выстрелы могут привлечь внимание тех же китайцев.
— Эх, есть у меня мысля, — сказал вдруг Степан Шлык, — приладить к лодке колеса, навроде, значитца, пароходных, тока маненькие. И крутить их руками али ногами. Тока тутока их не изделать, — добавил он с грустью и махнул рукой.
— Ничё, паря, — приобнял его за плечи Евлан. — Мы и на гребях пойдем востро.
64
Бежко выморисся — быстро устанешь (местн.).
— Вы-то пойдете, — высвободился Степан из-под медвежьей лапы плотовщика, — а я, господин генерал, прошу отправить меня, значитца, с той командой, что в Камчатку назначена.
— Это еще зачем? — удивился Муравьев. — До края света хочешь дойти?
— Это само собой, — кивнул Степан. — Тока тамока руки мои сгодятся.
— Тебя же, я слышал, зазноба ждет в Петровском Заводе, — усмехнулся генерал.
— Подождет. — Степан ничуть не удивился такой его осведомленности: на то оно и начальство, чтобы все знать.
— А ведь и верно, — задумчиво сказал Муравьев, — твои руки, а больше того — голова, очень даже могут там пригодиться на строительстве укреплений. Я тут тебя познакомлю с инженер-поручиком Мровинским, он как раз для того в Камчатку и направлен. Ну, что, товарищи, все обговорили?
— Кажись, все, — сказал, как припечатал, Евлан.
— Тогда всем еще раз спасибо и — счастливого возвращения. Степан Онуфриевич, пойдем с нами. Да, — уже на выходе обернулся генерал, — не забудьте Корнея Захаровича Ведищева. Чтоб живой и здоровый домой вернулся.
Праздничный ужин был устроен в большой палатке. Главным блюдом на нем была калуга, выловленная накануне. «Начинали сплав с белуги, — подумал Вагранов, — заканчиваем калугой».
— Да заради лишь такой рыбы стоило идти на Амур, — пошутил красноярский купец первой гильдии Кузнецов, удостоенный чести быть первым из русской торговой братии на новых землях.
На что генерал, не стыдясь патетики, ответствовал:
— И ради рыбы, и ради леса, Петр Иванович. И ради тех богатств, что скрыты пока в этой земле и ждут, когда их откроют на благо Отечества нашего. А главное — ради того, чтобы наша орлица Россия развернула в полную мощь свое правое крыло и наконец взлетела на ту высоту, какая ей определена Господом Богом.