Благую весть принёс я вам
Шрифт:
Зло бушевало вовсю.
А в стороне, заволакиваемый дымом, голосил Отец Огневик, и необычайной силой наливались руки и ноги загонщиков при слове его.
Узри тех, кто вседневно взывает к Тебе!
Пригрей тех, кто всенощно стенает по Тебе!
Помоги тем, кто неустанно печётся о Тебе!
Простри к ним длань Свою, порадей о заботах их!
Прими к сердцу печали их, раздели с ними радости их!
Изгони чёрных духов из плоти!
Очисть тело от скверны!
Демоны, сидевшие в звере, огрызались: они не хотели выходить, им нравилось его тело, оно было молодым и
Головня отупел от бесконечной погони. Он так устал, что пропустил мгновение, когда Большой-И-Старый выскочил на него из клубов дыма, весь в пене и искрах - божественный олень с копытами из камня, с железными рогами и ледовой шкурой, с глазами, подобными углям.
Головня увидел зверя, и мир словно замер перед ним: унесло ветром крики, застыли как истуканы родичи, окаменел Большой-И-Старый. Головня смотрел на его тлеющую шкуру и изъязвленные бока, и думал: "Вот пришла моя смерть. Недолго я пожил, верно? Странно: другие грешат и живут, а я не успел нагрешить, но должен уйти. Тухлый жребий. Обидно. Каждый хочет предстать перед Огнём беспорочным и чистым, но все мы замараны по самую макушку. Безгрешны лишь младенцы. Им - прямая дорога к Огню. Потому, наверное, и мрёт их так много. Огонь питается святостью детей".
Жестокость благого Бога.
Головня окинул мысленным взором свою жизнь, пронёсся памятью от рождения до последнего дня, вновь увидел пьяного отца и кричащую мать, первую петлю и первого оленя, праздник Нисхождения и лошадиные бега, объяснение с Искрой и мёртвое место, а потом возвратился в настоящее, и Огонь вновь толкнул вперёд события.
Колени Большого-И-Старого вдруг подогнулись, и он зарылся мордой в снег, пуская кровавые пузыри. По телу, покрытому свалявшейся грязно-белой шерстью, пробежала судорога, оно набухло и сразу сдулось, как дырявый мешок с молоком. Сбитые копыта с дробным цоканьем ударились о щебень.
– Слава Тебе, Огонь!
– воззвал Отец Огневик, и все, тяжело дыша, повторили вразнобой: "Слава!".
Таинство свершилось. Люди проводили душу Большого-И-Старого на небо и тут же, не откладывая, бросились к его плоти. Головня услышал их ликующие вопли и смех. Он знал - сейчас начнут раздавать куски: каждому по заслугам его. Отцу - мозг из голеней; родным его - жир из брюха; вождю - спину; загонщикам - рёбра; остальным - заднюю часть, требуху и голову. Так заведено, и так будет сегодня.
Но прежде вождь, как всегда, поднимет факел и объявит: "Конец голоду", и загонщики грянут в едином порыве: "Слава Огню!". Это будет сейчас и здесь. Не завтра, не через пяток дней, а сейчас и здесь.
Конец голоду.
Даже не верилось.
Над тяжело дышащим Головнёй проплывали зыбкие тени, духи холода вонзали в щёки студёные зубы, чёрные демоны расползались по небу.
И тут откуда-то издали, пронзительно и грозно, прозвучало вдруг роковое слово.
– Нельзя!
Нельзя! Это - не просто слово. Это - Божий вердикт, за которым - погибель. Никто не покусится на "нельзя". Лишь отчаявшийся замахнётся на волю Творца. Сила "нельзя" крушит горы и поворачивает реки, возвышает одних и повергает оземь других.
Изумлённый, Головня посмотрел на Отца Огневика, - может, ослышался? Не померещилось
Но старик поднял растопыренную пятерню и повторил: "Нельзя".
Изумлённый ропот прокатился по опешившей общине. Все уставились на Отца, не зная, что и думать, а вождь спросил, насупившись:
– Уж не рехнулся ли ты, Отче?
Припадая на левую ногу, старик подступил к телу зверя, обернулся, сверкая гагачьим глазом. Промолвил тихо и решительно:
– Этот зверь принадлежит Огню. Его судьба - быть отданным Подателю благ, а не нам, людям. Ты, вождь, и ты, Светозар, нынче же разрежете его на части - пусть Огонь насладится запахом мяса и крови. Так будет хорошо для всех.
Удивительны и странны были эти слова. Разве не для того загонщики ходили за Большим-И-Старым, чтобы накормить своих родичей?
Мир потемнел от печали: небо затянули клочковатые тени, лик Огня пропал, а невесомые снежинки перестали порошить ресницы, будто испугались повисшей тишины.
Вождь задрал бороду, почесал волосатое горло. С удивлением и брезгливостью взирал он на Отца, точно увидал пред собой гололицего загонщика или зубастого младенца. Наконец, произнёс:
– Не забыл ли ты о родичах, Отче?
Ноздри Отца раздулись, глаза превратились в щёлки, будто в лицо ему ударил снег.
– Ты, негодяй, смеешь говорить мне такое? Ты, погрязший во лжи, надеялся обмануть меня? Забыл, что я зрю не человеческим, а божественным взором? Ясно вижу скверну, пропитавшую зверя. Истинно говорю тебе: лишь очистительный Огонь избавит его от мерзости. Или думал: и впрямь позволю тебе отравить тела родичей мясом зверя, взятого в мёртвом месте?
– Твои уши закрыты для правды, Отче...
– Врёшь, презренный! Ясно вижу демонов, кружащих над тобой. Не меня ты обманываешь, а Огонь, Творца своего. Мало тебе было бедствий! Хочешь навлечь на нас новые! Ты очарован Льдом, и уста твои полны гнили. Оттого и встретил ты колдуна - своего духовного брата. Оттого и покинул тебя старик, не хотел мириться с двуличием твоим...
Он долго говорил, этот Отец Огневик, и с каждым его словом будто пламя разгоралось в Головне - пламя негодования и ярости. Он смотрел на трясущегося от гнева Отца и видел перед собой не избранника Огня, а своенравного деда, ослеплённого ненавистью к вождю. Как же хотелось Головне высказать ему в лицо всё, что он думал! Но загонщик смолчал, потому что не мог встревать в разговор старших. Дрожа от бессильной злобы, он наблюдал, как кривилось лицо вождя, и как растекался румянец по его правой щеке - след от болезни, донимавшей его всю жизнь. Наконец, вождь разомкнул потрескавшиеся губы:
– Довольно болтовни, Отец. Скажи прямо - мы ходили зря. Скажи это каждому: мне, Жару, Сполоху, своему зятю и внуку. Не о благе общины ты печёшься, а о своём торжестве надо мной. Каждый это видит.
И зашагал к себе в дом - взбешённый, точно медведь, упустивший добычу. А остальные смотрели ему вслед и чувствовали, что вместе с вождём их покидает надежда.
Вечером всех ждал обряд. Но не тот, о каком они мечтали. Вечером им предстояло расстаться с надеждой на прекращение голода. Суровый Огонь устами Отца Огневика лишил их Своего дара.