Блатная верность
Шрифт:
Побледневший Портнов постучал в дверь и только потом боязливо зашел в номер, замер в прихожей.
– Ты чего сам к себе стучишься? – удивился Бирюков. – Мы что, в твоем номере с Маринкой будем сексом заниматься с самого утра? Дел у нас других нет.
Марина поняла, что сейчас Портнов на грани срыва, как и она десять минут тому назад – в шкафу с пистолетом в руке. По его ошалевшему взгляду было понятно, что он все еще подозревает самое худшее – будто Бирюков обнаружил жену голой в шкафу. Она скользнула за спину Андрею Павловичу и стала оттуда подавать знаки, мол, все в порядке.
– Собирайся,
– Не только машина, Андрей Павлович. У нас все в полном порядке, – бодро доложил Николай.
– А как же еще? Тогда выдвигаемся.
Глава 10
Петр Матульский сидел у кухонного окна и смотрел на улицу. В последние дни он стал замечать за Машей странности. И это не могло его не беспокоить. То, считай, на половину ночи исчезла. Вот и теперь уехала. А ведь раньше такого не случалось. Дочь почти все время проводила рядом с отцом.
«Уж не влюбилась ли?» – подумал инвалид.
С одной стороны, такой возможности следовало радоваться. Петр не хотел быть обузой для дочери. Но, как каждый родитель, он с подозрением смотрел на всех, кому могла приглянуться Маша. И тут он услышал звук двигателя ее скутера. Матульский мог бы различить его среди сотни других. Петр уже хотел высунуться из окна, чтобы приветственно махнуть дочери рукой, однако та почему-то не стала подъезжать к дому. Двигатель смолк. Отец не увидел Машу, она остановилась, так и не объехав дом.
«Может, не одна приехала, а с парнем?» – предположил он.
Любопытство взяло верх. Петр покатил на инвалидной коляске в комнату дочери, куда обычно вообще не заглядывал. Окно выходило на другую сторону дома, напротив которой стояли сараи и гаражи жильцов. Матульский выглянул в щель между неплотно сдвинутыми шторами. Нет, Маша приехала одна. Но сзади к сиденью скутера оказалась привязана его старая инвалидная коляска, которая уже несколько лет пылилась в сарае. Если бы дочь сейчас вела себя как обычно, возможно, он бы даже высунулся в окно и спросил бы, зачем ей понадобилась коляска. Но поведение Маши настораживало. Она, во-первых, была накрашена, во-вторых, воровато осмотрелась и быстро спрятала старую коляску в сарай. На улицу не выходила довольно долго. Когда вышла, то вся косметика была старательно смыта с лица.
Петр задумался и покатил на кухню. Когда Маша вошла в квартиру, Матульский не стал ее расспрашивать, напустив на себя беззаботный вид.
– Есть будешь? Я обед приготовил.
– Перекушу немного. – Маша приобняла отца и поцеловала его в темечко. – Ты у меня самый лучший. Ты сиди, я сама себе положу.
Маша ела торопливо и, как чувствовалось, без особого аппетита. Так всегда бывает с людьми, чьи мысли витают далеко от того места, где они находятся.
– Гулять сейчас пойдем или ближе к вечеру, когда солнце сядет? – спросил Петр как бы невзначай.
– Ой, папа. Боюсь, не получится у меня даже вечером. Я сейчас подруге обещала подъехать, ей надо помочь обои поклеить. Не обижайся, ладно? Буду поздно.
Матульскому хотелось спросить про коляску, а заодно напомнить Маше, что подруг у нее практически
– Я-то думал… – сказал он и замолчал.
– Я же тебе говорила об этом. Ты что, забыл?
– Может, и забыл, – голос у Матульского стал грустным.
– Не волнуйся, папа. Все у нас будет хорошо, – Маша быстро убрала со стола, но даже посуду не стала мыть, чего с ней практически никогда не случалось. – Не волнуйся за меня и не скучай. – Она вновь чмокнула отца на прощание и выбежала из квартиры.
Петр дождался, пока она выедет со двора, а затем и сам выкатился на площадку. Подъемник, сделанный Войничем, исправно спустил его к выходу из подъезда. Как можно быстрее он сумел забраться в машину.
Маша на скутере еще виднелась в конце улицы. Петр ехал в отдалении, чтобы не бросаться дочери в глаза. Чувствовал себя отвратительно – следил за дочерью, которая мало того, что его любила, так еще и практически лучшие годы жизни посвятила уходу за ним. Слава богу, Маша не заметила слежки. У Матульского немного отлегло от сердца, когда дочь свернула на дорогу, ведущую к дачам. Хотя бы стало ясно, куда она направляется. В сам поселок Петр заезжать не стал. Свернул на пустырь, заглушил двигатель, раскрыл дверцы. Морской ветер врывался в салон, неподалеку шелестели тростники.
«Раньше или позже все девушки покидают родительский дом, обзаводятся семьей, – думал он. – Но при чем здесь моя старая инвалидная коляска?»
Маша, хоть у нее и был свой ключ от дачи, постучала в дверь. Чуть приоткрылась занавеска на окне. Открыл ее Михаил.
– Быстро ты обернулась.
– Тебя хотела увидеть, – сказала она и тут же отвела взгляд.
– Давай не будем сейчас об этом, – Войнич взял ее за руку. – Стас наверху. Мы уже обсудили кое-что.
– Без меня?
– Не сидеть же нам молча. Если и ты что-нибудь за это время придумала, выслушаем.
– Идем.
Хрущ сидел за столом в мансарде. Рядом с ним стояла большая чашка с остывшим кофе. В пепельнице белела горка окурков.
– Привет, – сказал он, даже не подумав подняться навстречу хозяйке. – Отец ничего не заподозрил? Мы специально наверху решили позаседать. Он же сюда не поднимется?
– Не поднимется, – сказала Маша, хотя и чувствовалось, что обсуждать отца за глаза ей неприятно. – Он ничего не заподозрил.
– Ну и отлично, – Хрущ указал взглядом на стулья, мол, присаживайтесь.
Войнич зашелестел старой строительной «синькой» с каким-то планом.
– Что это? – глянула на истертый чертеж Маша.
– План квартала, где живет Гнобин, со всеми коммуникациями.
– Где ты его взял?
– При должном финансировании достать можно все, что угодно, – ухмыльнулся Хрущ.
Войнич расправил бумагу, она заняла почти весь стол. Станиславу даже чашку с кофе пришлось поставить на пол.
– Вот особняк Гнобина. Естественно, бункер на план не нанесен, – Михаил тупым концом ручки стал водить по плану. – Но он находится вот здесь. Тут стальная дверь, замаскированная фанерным стеллажом. Запоры сложные, но, думаю, за полчаса я с ними справлюсь. Сигнализация отсутствует.