БЛАТНОЙ

Демин Михаил

Внимательно разглядывая его, я сказал:

— Не знаю, какая у тебя борода и во что она там упирается. Болтаешь ты во всяком случае много. Суетишься… делаешь волну…

Он стремительно повернулся ко мне; лицо его дернулось и перекосилось.

— Какую еще волну?
– спросил он медленно.

— Есть такая притча. Стоят двое по горло в жидком дерьме, и один говорит другому: «Не делай волны!» Вот ты как раз делаешь ее… Уже сделал. Недавно.

Как всегда, в приступе ярости я испытал мгновенное

чувство удушья - умолк, переводя дыхание, и добавил:

— Хочу тебя предупредить: ходи осторожно! Один твой неверный шаг - и я тебя съем, проглочу, как удав, усекаешь? Сожру с потрохами и только пуговицы буду потом выплевывать. Ты чуешь, о чем речь?

— Усекаю, - хрипло выговорил он, - чую… Ты ведь, кажется, друг того самого Бурундука?

— Не отрицаю, - сказал я.

— И что ж ты теперь хочешь - права качать со мной? Выяснять отношения?

— Да нет, - усмехнулся я, - чего тут выяснять? Все и так ясно… Просто решил посмотреть на тебя, познакомиться.

— И заодно - припугнуть, не так ли?

— Я не запугиваю, я предупреждаю - на всякий случай… Даю тебе добрый совет.

— Ну, без твоих советов я как-нибудь обойдусь, - покривился он.
– И предупреждать меня тоже без пользы. Ты, конечно, собираешься квитаться, мстить за кореша… Но ведь не один же я все это сделал - на сходке было много ворья. Ты что же, попрешь против всех?

Вот так мы с ним схлестнулись и разошлись. Я понимал: первый этот раунд прошел неважно. По существу, я проиграл его. Наговорил лишнее, понапрасну раскрыл свой карты.

«Что ж, - решил я, - подожду удобного случая».

* * *

Вскоре я сидел уже в соседнем бараке - у Николы Бурундука. Изгнанный из кодлы, он лишился всех своих привилегий, перешел в разряд простых работяг и жил теперь с ними - в бригаде ремонтников. Он ютился на нижних нарах, неподалеку от входа. Здесь было неуютно, из-под забухшей, неплотно притворенной двери потягивало зябким сквозняком.

Кутаясь в рваное одеяло, Никола сказал:

— Как теперь жить? Что делать дальше?

— Брось, не паникуй, - проговорил я.
– Еще можно все заново переиграть! Еще не вечер.

— Да, конечно, - он усмехнулся.
– Не вечер - ночь уже… Поздняя ночь. Полярная!

— А я говорю - не паникуй! Будет сходка, я сразу подниму разговор. Я ведь о тебе и о Варьке слышал еще давно, на Дону. Солома, конечно, поддержит - ну и все. Будет порядочек. Переломим кодлу, вот увидишь!

Он как-то странно, искоса посмотрел на меня и затем сказал со вздохом:

— А надо ли? Есть ли смысл теперь переламывать?

— Что?
– не понял я.
– Погоди…

— Я вот о чем сейчас подумал, - медленно,

глухо заговорил он.
– На этом свете, видать, ничего не случается зря. Что Господь ни делает - все к лучшему. Я ведь из-за чего подзасекся, впросак попал? Из-за семьи… Вот и надо туда возвращаться. Домой, в тихую жизнь! Хватит - побродил, побезумствовал. Пора привыкать к фрайерской судьбе.

— А привыкнешь?
– спросил я.

— Не знаю, - поежился он.
– Пока еще во всяком случае не привык… Вот хожу на объект с работягами - вкалываю, рогами в землю упираюсь, а на душе муть, маята.

— Так чего ж ты?
– упрекнул я друга.
– Только путаешь меня, сбиваешь с толку. Если хочешь вернуть права…

— Говорю тебе - сам не знаю, не пойму. С одной стороны, фрайерская участь, конечно, не сахар. А с другой - так все же спокойней. Вот на этих нарах, - он крепко ладонью похлопал по шершавым нечистым доскам.
– Здесь я тише проживу, надежнее. И дождусь свободы быстрее, чем в воровском бараке. Тут, конечно, голодно, а там сытно. Тут скучно - там весело. Но знаешь, какая этому веселью цена?

Он разыскал в изголовье кисет. Зашуршал бумагой, стал налаживать папиросу. И пока он закуривал, я глядел на него и думал о том, что вот уже второй человек - за недолгий сравнительно срок - приходит к тем же, в сущности, выводам, что и я. Сначала Леший, а теперь Никола - оба они, утомясь от блатной жизни и разочаровавшись в ней, решили порвать с уголовниками… А я все еще колеблюсь, путаюсь, не могу обрести в себе должной стойкости. Никола затянулся несколько раз и передал мне тлеющий окурок. Держа его кончиками пальцев, жмурясь от дыма, я сказал:

— Веселье наше - это верно - мутное. От него не смеяться хочется, а по-волчьи выть.

— Вот то-то, - заметил он.
– Особенно в теперешние времена! У блатных, знаешь, как ведется? Сегодня жив, а завтра - жил…

Он еще хотел что-то сказать и не успел - застыл, уставясь на дверь. За ней раскатисто и хлестко ударили вдруг выстрелы. Прозвучала короткая автоматная очередь. Взлетел и пресекся чей-то истошный вопль. Потом мы услышали тишину, а вслед затем новую глухую очередь; Судя по всему, стреляли где-то в зоне, совсем близко.

Первая моя мысль была о восстании. «Неужели оно уже началось?
– изумился я.
– Странно. Вроде бы не вовремя… И почему же в таком случае никто меня не предупредил?»

Я выскочил, наружу, во тьму, и сразу же понял, что стрельба идет в моем веселом блатном бараке!

Дверь его была распахнута настежь, и на пороге спиною ко мне стоял человек с автоматом. Стоял и бил в глубину короткими очередями.

Но это был не солдат, не охранник, нет! Человек этот одет был в серый арестантский бушлат.