БЛАТНОЙ
Шрифт:
Работа поездного вора, в основном, ночная. Взяв билет и погрузившись в поезд, майданник дожидается того мгновения, когда пассажиры уснут. Затем он обчищает их и скрывается, исчезает из купе на каком-нибудь полночном полустанке.
Брать билет, впрочем, необязательно. Каждый майданник имеет при себе специальные железнодорожные отмычки; они называются «выдрами» и дают возможность проникать снаружи в любой пассажирский вагон.
Большинство поездных воров
Там хорошо - наверху! Вольготно и весело. Упруго посвистывает ветер, мигают и кружатся по сторонам стремительные огни.
Огни клубятся и смешиваются с ночными светилами, и, глядя на них, порою кажется, будто летишь в пустоте, посредине звездного неба.
Вагонные крыши, однако, пригодны не только для созерцания. Существует еще одна особая разновидность майданников, работа которых связана именно с крышами! Я имею в виду тех, кто занимается не пассажирскими, а товарными поездами.
Поезда эти окрашены в кирпично-красный цвет (помните: «струятся, словно кровь державы, красные товарные составы») и на воровском жаргоне именуются «краснухами».
Краснушники имеют дело с миллионными ценностями. Но добывать их не так-то легко! Вскрывать пломбированные, надежно охраняемые грузовые вагоны приходится, как правило, на полном ходу.
Зацепившись за вагонную крышу стальными крючками - «кошками», поездные эти виртуозы (они всегда работают в паре, как альпинисты, страхуя друг друга) осторожно спускаются по канату к дверям, открывают их и, проникнув внутрь, сбрасывают похищенный груз под откос.
А затем и сами спрыгивают туда же - в ночь, в хлесткий ветер, в туманную, воющую мглу.
И вот этот момент - момент прыжка - самый рискованный в их работе, самый ответственный и страшный.
Краснушники зарабатывают хорошо, но живут, как правило, недолго…
Впрочем, с определенным риском связаны все поездные профессии. В принципе, любому майданнику приходится время от времени прыгать с поезда, спасаясь от преследования… Один из моих приятелей, не рассчитав прыжка, ударился однажды о телеграфный столб. Я до сих пор помню его лицо - раздробленную, скошенную челюсть и вытекшие глаза.
Вспоминается мне и другой случай.
Мы сидели на крыше вагона с Гундосым и еще с одним парнем по кличке Копыто.
Был вечер - прозрачный и ветреный. Наш поезд (экспресс «Москва-Ростов») приближался к Воронежу. Вокруг по обе стороны полотна кружились синие, спеленутые сумраком степи. Ранние жидкие звезды брезжили над нею. И вдалеке, на горизонте, текла и гасла мутная тоненькая полоска зари.
— Хорошо все-таки, - сказал Копыто.
– Люблю, братцы, вот так - на крыше… Просторно! И дышится легко!
Он поднялся, озираясь и щурясь. Потом поворотился к ветру спиной. И, стоя так, начал закуривать не спеша.
Я лежал на спине, подложив под голову руки. Внезапно надо мною, затмевая млечные огни, промелькнула решетчатая тень виадука. И тотчас раздался короткий, сдавленный крик. По ресницам моим и щекам хлестнули тугие капли крови. Я стремительно
Он исчез, сбитый низким пролетом моста. И там, где минуту назад он стоял, дымилась теперь его папироса; она катилась, гонимая ветром. А поодаль, метрах в трех от этого места, темнела, засевая крышу вагона, обильная багряная роса.
Вот и все. Подобных случаев я мог бы припомнить множество. Но, честно говоря, мне как-то не хочется этого делать. Любое воровское ремесло, как я убедился, всегда в конечном счете пахнет кровью.
Профессия майданника в этом смысле мало чем отличалась от других! И единственное, что меня утешало, это то, что кровью здесь пахнет, в основном, не чьей-нибудь, не чужой, а своей…
26
Под колесами
Гундосый оказался неплохим учителем. Он был терпелив и внимателен. И в конце концов я как-то внутренне примирился с ним, успокоился, помаленьку стал забывать былую нашу вражду.
Для вражды этой, рассуждая здраво, не было теперь никаких оснований. Связанные общей тайной, мы с ним, по сути дела, давно уже являлись единомышленниками, а не врагами; соратниками, а не противниками. И Гундосый упорно доказывал мне это, доказывал не только в работе, но и в повседневном быту: ссужал деньгами, опекал, пестовал и постоянно подчеркивал при других дружеское, доброе ко мне отношение.
Блатных ребят, кстати сказать, на ростовской дороге было множество; они кишели там повсюду, как тараканы, встречались на каждом шагу. Соединяющая Москву с Закавказьем трасса эта была, пожалуй, одной из самых бойких на юге страны! Здесь я провел с Гундосым все лето и начало осени.
А затем, с первыми холодами, мы избрали новый маршрут.
Майданники - истинные бродяги, за что я, собственно, их и предпочел. Они вечно кочуют по стране, колесят по железным ее бескрайним дорогам. Бывают повсюду, но нигде не застревают надолго.
Они живут, как птицы. Лето проводят в умеренной полосе - в Центральной России, на Украине и на Дону. Поздняя осень гонит их на Кавказ, к побережьям Черного моря. Весну они, как правило, встречают в Средней Азии, в Туркмении и Узбекистане, у подножья Хоросанских гор, вблизи афганских границ. Климат там благодатный и урюк зацветает рано, в ту пору, когда над Россией еще вовсю дымятся и стелятся сумрачные снега.
Ну а потом все повторяется заново! С наступлением лета майданники вслед за косяками журавлей устремляются к северу, «возвращаются на круги своя».
В этом году осень выдалась на Дону ранняя и ненастная.
И гонимая ею поездная шпана поспешила откочевать в солнечный город Баку. Туда же вскоре отправился и я с моим другом, но пробыли мы на бакинской трассе недолго.
— Шумно здесь стало, неуютно, - как-то раз сказал он, сидя со мной в баладжарской шашлычной.
– Махнем-ка, старик, дальше - к Ирану, к Турции! В Гарадиз, в Ордубад… Поглядим на всамделишный, настоящий Восток, а? Не возражаешь?