БЛАТНОЙ
Шрифт:
Вот как все это было!
Конечно, я сделал подлость: схитрил, отмолчался, утаил от ребят своих правду.
Я схитрил - и спасся таким образом. Избавился от заклятого своего врага, подвел его под удар.
Некоторые из урок, правда, настаивали на том, что дело это надо еще доследовать.
— Торопиться с выводами нельзя, - заявляли сомневающиеся, - и уж тем более нельзя судить человека заочно. Пусть Ленин освободится из карцера, предстанет
Этот голос благоразумия был все же довольно слабым, вняли ему не все. Большинство было настроено недобро и агрессивно.
В этом всеобщем озлоблении угадывалась некая истеричность; такая же, в сущности, как и та, что охватила толпу блатных в бухте Ванино, в бане, на пересылке. Тогда все кончилось нежданной кровью. И сейчас результат получился тот же.
Разница заключалась только в том, что тогда, в бухте Ванино, убийство произошло публично, на глазах у людей. Теперь же все совершилось втайне.
Втайне не только от начальства, но и от самих блатных.
Ленин вышел из карцера поздно вечером. Кодла встретила его сумрачно, с настороженным любопытством, и он сразу почувствовал это. Попробовал было выяснить, в чем дело. Однако внятного ответа никто ему так и не дал. Близился отбой, пора было спать, а толковише, по идее, предстояло долгое. Урки решили отложить разговор до утра.
— Что ж, ладно, - хрипло буркнул Ленин, укладываясь на нарах, на старом своем месте, - разберемся завтра - что к чему. Только учтите, братцы: кто меня подсидит - еше не родился. А кто родился - трех дней не проживет.
Это были последние его слова!
Утром - перед самым отбоем - труп Ленина был обнаружен в уборной.
Уборная эта - небольшая фанерная будка - помещалась возле барака, у задней его стены. Там-то и расправились с Лениным. Судя по всему, его подстерегли в темноте и задушили, набросив на шею полотенце.
Душить полотенцем - испытанный, старый арестантский, способ. Он удобен тем, что на горле у убитого не остается почти никаких заметных следов. Есть лишь одна характерная особенность: сзади, возле затылка, в том месте, где полотенце скручивается жгутом, неизбежно возникает легкий кровоподтек или небольшая ссадина.
Такая вот ссадина имелась и у Ленина. И для блатных мгновенно стало ясно: расправу над ним учинил человек, знающий традиционные приемы.
— Кто бы это мог быть?
– недоумевали ребята.
– Кому могло это понадобиться? Кто-то, очевидно, заинтересован был в том, чтобы убрать Ленина как можно скорее, не дожидаясь общего толковища…
42
Сложная партия
Возникла редкостная ситуация. Расследованием странного этого убийства блатные занялись вместе с властями.
В тесный контакт с оперуполномоченным они, конечно, не входили. Но интересы в данном случае совпадали: обе стороны изо всех сил стремились добыть истину.
Но добыть ее так никто и не смог!
Личность убийцы установить не удалось, и опер, в конце концов, закрыл дело.
Как- то раз на эту тему разговаривали и мы с Девкой. Случилось это перед вечером; мы сидели за шахматного доскою, разыгрывали весьма сложную партию.
Шахматами на пересылке увлекались почти все; игра эта пользовалась чрезвычайной популярностью. И вовсе не потому, что здесь собрались знатоки и умельцы, отнюдь нет. Дело в том, что шахматная игра, так же, как и домино, в отличие от карт, вовсе не считалась азартной. Она была дозволена, она не преследовалась законом, и потому лагерники - зверехитрое племя!
– зачастую картежной игре предпочитали именно эту.
Играли, естественно, на «интерес». Каждая партия оценивалась в десять рублей - по картежному принципу. Да и вообще принцип этот оставался и торжествовал, несмотря ни на что! Сражения за шахматной доскою были, по сути дела, столь же азартны и заразительны, как и «стос», и «очко», и «бура».
По- настоящему играть здесь не умел никто: в теории урки разбирались слабо. Но это никого особенно не смущало. Отсутствие теоретических знаний с успехом возмещали иные качества -усидчивость, вдохновение, природный дар…
Таким вот даром обладал Девка; у него с течением времени выработался определенный, довольно четкий стиль - наступательный, с активным движением пешек, с внезапными и мощными фланговыми ударами.
Я играл неровно, разбрасывался и часто зевал. Но иногда в минутном озарении мне удавались все же неплохие комбинации, особенно с участием коней. Эти фигуры в шахматах я, признаться, любил больше всего.
Итак, примостясь у гудящей печки, мы с Девкой разыгрывали очередную партию. Преимущество было на моей стороне; я только что сделал удачный ход - снял конем тяжелую его фигуру и пробил брешь в неприятельской линии.
— Ну, ты ловок, собака, - завистливо пробормотал мой партнёр, - умеешь ходить конями.
— Конечно, - ответил я, жуя папироску.
– Кому ж еще и уметь, как не мне - казаку!
— Нет, но как ты все же ухитрился?!
Девка навис над доскою, сгорбился, опустив подбородок в подставленную ладонь. Посидел так, помял пятернею лицо, затем сказал со вздохом:
— Н-да, правильно. Я же все вроде бы учел - все ходы. А самый рисковый, оказывается, вот он… О черт! Всегда он не там, где ожидаешь! Всегда, вообще, не только в шахматах…
— Что ж, - кивнул я, - на этом мир стоит.
Так вот мы философствовали небольшое время. Незаметно разговор перешел к последним событиям - к смерти Ленина. Задумчиво и осторожно передвигая на доске фигуру, Девка сказал:
— Скучная эта все же смерть - в сортире…
— Да еще - неизвестно от чьей руки, - подхватил я и добавил, погодя: - Здешний лепила точно сказал: «Истина сокрыта в дерьме».