Блаженны мертвые
Шрифт:
Врачиха склонилась над Евой, приложила стетоскоп к уцелевшей половине груди, послушала. Передвинула стетоскоп, опять послушала. Рука Евы потянулась к трубке стетоскопа...
— Ева! — вскинулся Давид. — Нет!
...и рванула. Врачиха вскрикнула, голова ее дернулась, стетоскоп вылетел из ушей. На лице Давида отразилась мучительная боль.
— Ева... так нельзя...
Его передернуло. Он словно заступался за нее перед какой-то высшей инстанцией, как будто опасаясь, что ее накажут, если она будет себя плохо вести.
Врачиха охнула, схватившись за уши,
— Позвоните Лассе из неврологического, — велела она. — Или Йорану, если что.
Помявшись в дверях, первая медсестра переспросила:
— Если что?
— Если не застанете Лассе, — раздраженно ответила врачиха.
Медсестра кивнула, что-то шепнула напарнице и скрылась в коридоре.
Ева опять потянула за трубку, и круглая мембрана стетоскопа с металлическим лязгом покатилась по полу. Врачиха не сводила глаз с Евы, не обратив на это никакого внимания. Давид подобрал мембрану и вложил ее в руку врачихи. И только тогда она словно впервые заметила его присутствие.
— Ну как она? — спросил Давид.
Врачиха приоткрыла рот и взглянула на него так, как будто он сморозил ужасную глупость.
— Сердце не бьется, — ответила она. — Сердце — не бьется.
У Давида заныло в груди.
— И что, вы даже... — начал он, — не попробуете что-нибудь предпринять?..
Врачиха посмотрела на Еву, теребящую резиновую трубку, и ответила:
— Судя по всему... в этом нет необходимости.
Лассе из неврологического пришлось ждать долго. А к моменту его появления воскрешение Евы уже перестало быть сенсацией.
БОЛЬНИЦА ДАНДЕРЮД, 23.46
Малер припарковался у входа в больницу, под знаком «Стоянка не более 15 минут», и с кряхтением принялся вылезать из машины. Старый добрый «форд-фиеста» все же не был рассчитан на сто девяносто сантиметров роста и сто сорок килограммов веса.
Так, сначала ноги, затем все остальное. Он прислонился к дверце машины и оттянул ворот рубашки. Под мышками уже выступили темные круги.
Перед ним возвышался корпус больницы. Огромный, словно застывший в ожидании. Ни звука, ни движения, и только мерное посапывание кондиционеров, легких этого притихшего здания, выдавало какую-то жизнь за его бетонными стенами.
Повесив сумку на плечо, Малер направился к входу. Посмотрел на часы. Без четверти двенадцать. Лужа у вращающихся дверей отражала ночное небо, смахивая на карту созвездий, а рядом, как верный часовой, стоял Людде и курил. Увидев Малера, он помахал ему рукой и швырнул окурок в лужу.
— Густав, какие люди! Ну как делишки?
— Да вот, потеем потихоньку.
Людде было около сорока, хоть он на них и не выглядел. Было в нем что-то болезненное — если бы не голубая рубашка с именем «Людвиг» на груди, его можно было бы принять за пациента. Тонкие губы, бледная, почти неестественно гладкая кожа, точно он сделал подтяжку или приложился лицом к аэродинамической трубе. Тревожные, бегающие
Для входа пришлось воспользоваться обычной дверью — вертушку отключали на ночь. Людде все время оглядывался, хотя в его бдительности не было нужды. Больница казалась вымершей.
Они миновали вестибюль и очутились в коридоре. Немного расслабившись, Людде спросил:
— Принес?..
Малер запустил руку в карман брюк и так застыл, не спеша вытаскивать руку.
— Людде, ты, кончено, извини, но эта твоя история...
Людде остановился с видом человека, оскорбленного до глубины души.
— Я тебя когда-нибудь обманывал? А? Хоть раз понапрасну языком трепал?
— Да.
— А, Бьорна Борга вспомнил? Ну да, ну да. Но там кто угодно бы спутал, зуб даю... А, ладно... Черт с тобой, подавись своими деньгами, Фома неверующий.
Людде сердито зашагал по коридору с такой скоростью, что Малер еле поспевал за ним. В полной тишине они спустились на лифте этажом ниже и пошли по длинному, чуть покатому коридору, в конце которого виднелась железная дверь. Людде «прокатил» карточку-пропуск через считыватель и демонстративно загородил собой кодовый замок, набирая комбинацию. Послышался щелчок.
Малер достал носовой платок и вытер лоб. Тут, внизу, было не так жарко, однако пробежка по коридору отняла у него последние силы. Он прислонился к стене, окрашенной в зеленый цвет, ощутив плечом приятный холод бетона.
Наконец Людде справился с замком. Даже издалека, через стены, Малер различал крики и бряцанье металла. Когда он сюда спускался в прошлый раз, здесь было тихо, как... ну, как в могиле. Людде многозначительно ухмыльнулся: «А я что говорил?» Малер кивнул и протянул ему мятые купюры. Людде тут же смягчился и сделал пригласительный жест рукой:
— Прошу! Сенсация ждет. — Он торопливо оглянулся в сторону лифта. — Остальные пользуются другим входом, так что можешь не беспокоиться.
Малер сунул платок в карман, поправил на плече сумку.
— А ты что, не идешь?
Людде фыркнул:
— И кто мне, интересно, потом работу будет искать? — Он ткнул пальцем в дверной проем. — Там лифт, спустишься этажом ниже.
Когда дверь за спиной Людде захлопнулась, у Малера поползли мурашки по коже. Несколько секунд он просто стоял у лифта, не решаясь нажать кнопку вызова. С возрастом он подрастерял былую отвагу. Снизу по-прежнему слышались крики и грохот, и Малер замер, пытаясь унять разыгравшееся сердце.
Его беспокоили не столько мертвецы, разгуливающие по коридорам, сколько тот факт, что он здесь без спроса. В молодости его бы это не остановило: «Люди должны знать правду», — рассудил бы он и полез бы в самую гущу событий.
А сейчас...
Да кто ты такой, что ты вообще здесь делаешь?
Он уже порядком заржавел и вряд ли обладал достаточной долей нахальства, необходимой в подобных ситуациях. Набравшись храбрости, он вызвал лифт.
Должен же я посмотреть, что там такое.