Блаженные (Блаженные шуты) (Другой перевод)
Шрифт:
Только на всех сестер снадобий не приготовить. Альфонсина перевозбуждена, искусанная Томазина ежесекундно дергается, Антуана расчесывает себе ноги, даже Клемента, обычно сама невозмутимость, заметно взволнована. Лицо осунулось, веки набрякли — верно, гибель Жермены подействовала на нее сильнее, чем казалось. Клемента не сводит с Лемерля глаз, а он старательно избегает ее, даже не смотрит. Видно, она впрямь ему надоела. Неужели меня это радует? Какая мерзость!
— Дети мои! — начал Лемерль. — Три долгих дня смиренно ждали
Мы забеспокоились, закивали, заерзали. Три дня — срок немалый. Три дня сплетен и неопределенности, три дня настоев и теплых снадобий. Суеверия не были нам чужды даже при матери Марии, а сейчас, лишенные святой заступницы, мы оказались полностью в их власти. В это смутное время мы нуждались в порядке, твердой руке и мудром совете и неосознанно тянулись к Лемерлю.
Отец Коломбин казался встревоженным.
— Я тщательно осмотрел сестру Маргариту. Ее тело и душа в полном порядке, — объявил он.
Сестры недовольно зароптали. Должна, мол, быть причина, непременно! Лемерль сам нас к этому подвел, сам раззадорил, аппетит разжег. Мы так ждали его вердикт! В монастыре поселилось зло, это каждому ясно.
— Ваши сомнения понятны, — проговорил Лемерль. — Я молился, держал пост, сверялся с книгами. Если сестра Маргарита одержима духами, разговорить их я не могу. Со злом, поселившимся в монастыре, в одиночку мне не совладать — вот мой вывод. Я не справился.
«Нет!» — ропот сестер напоминал шелест колосьев на ветру. Черный Дрозд, склонивший главу в притворном смирении, не смог сдержать улыбку.
— Я пытался изгнать дьявола одной своей верой и вашей надеждой на меня. Но я не сумел. Мне остается лишь известить духовенство и передать монастырь и самого себя в их ведение. Хвала Всевышнему! — Лемерль сошел с кафедры и знаком велел Изабелле занять его место.
Сестры переглядывались, припоминая последнюю речь Изабеллы, и снова недовольно зароптали. Разве Изабелла наведет порядок? Нет, это лишь Лемерлю под силу.
Решение Лемерля явно застало Изабеллу врасплох.
— Куда вы? — спросила она дрожащим голоском.
— Я вам бесполезен, — объявил Лемерль. — Если успею к утреннему отливу, через неделю вернусь с подмогой.
— Вы не можете нас оставить! — запаниковала Изабелла.
— Я обязан. Больше мне помочь вам нечем.
— Святой отец! — испуганно позвала Клемента. Рядом с ней стояла Антуана, на искусанном лице которой читалась мольба. Недовольный ропот нарастал с каждой секундой. Мы уже столько потеряли. Отца Коломбина терять нельзя. Без него хаос обрушится на нас, как стая хищных птиц.
Средь нарастающего гула Лемерль пытался объясниться. Если обнаружить зло… Если не определить, кто возмутитель спокойствия… Но сестры так испугались, что их бросают на произвол судьбы, что завыли, точно дикие кошки. Жуткий вой быстро разнесся по всей часовне.
Еще немного, и мать Изабелла
— Духи зла, покажитесь! — верещала она, плохо владея собой. — Проявитесь, подайте голос!
Вой снова разнесся по часовне, и рядом со мной Перетта заткнула уши. Я сделала пальцами рогатку, но выли слишком близко, оберегу не подействовать. Я прошептала мамин наговор, только велика ли его сила в таком аду?
Лемерль взирал на хаос с циничным удовлетворением. Теперь сестры целиком в его власти, можно веревки из них вить. Вопрос только в том, кто выступит первой. Я поочередно вгляделась в умоляющее лицо Клементы, в апатичное лицо Антуаны… У Маргариты снова задрожали губы — действие настоя закончилось, а Альфонсина…
Альфонсина! Сперва она вообще не шевелилась, потом задрожала мелко-мелко, как листок на ветру. Содрогаясь всем телом, она явно не понимала, что творится в часовне. Потом дрожь переросла в танец.
Начался танец с мелких шагов. Вот Альфонсина раскинула руки, словно для равновесия. Босоногая, она напоминала плясунью на канате. Потом чуть заметным покачиванием затанцевали бедра, потом закачались руки, задвигались плечи.
Танец заметила не только я. Стоявшая впереди Томазина охнула, кто-то выкрикнул: «Смотрите!»
Часовню накрыла тишина, зловещая, точно перед бурей.
— Она околдована! — простонала Бенедикт.
— Как и сестра Маргарита!
— Одержима!
— Альфонсина, перестань ломать комедию! — не выдержала я.
Перестать Альфонсина не могла. Она кривлялась под неслышную ритмичную музыку, то направо повернется, но налево, то кружится волчком, то извивается. Подол взлетает до колен, лицо сосредоточено, с губ срываются звуки, подозрительно похожие на «М-м-м-м-м…».
— Здесь демоны! — взвыла Антуана.
— Они говорят с нами…
— М-м-м-м-м…
За спиной у меня кто-то начал молиться. Я вроде расслышала молитву к Деве Марии, но растянутую и искаженную в кашу гласных: «Ма-ри-и-я! Ма-ри-и-я!»
Первый ряд уже подхватил молитву. Клемента, Пьета и Виржини почти одновременно запрокинули головы и закачались в такт ангельскому приветствию.
— Ма-ри-и-я! Ма-ри-и-я!
Мерное, неспешное, под стать большому кораблю, раскачивание оказалось заразительным. Вслед за первым закачался второй ряд, потом третий. Неумолимые волны накатывали и подчиняли себе хоры и скамьи. Волны накатили и на меня, пробуждая инстинкт танцовщицы. Страхи, звуки, мысли — водоворот мерных раскачиваний засасывал все. Я запрокинула голову: за сводами часовни мелькнули звезды, мир покачнулся так соблазнительно и маняще… Вокруг горячие тела. Мой голос вязнет в густом ропоте. Безмолвные волны объединяют с другими сестрами. Мы подсознательно ощущали некий ритм, он, как течение, нес то вправо, то влево. Танец манил, призывал раствориться в темном потоке звука и движения.