Блаженные (Блаженные шуты) (Другой перевод)
Шрифт:
Жермена приняла наказание с холодным равнодушием. Лицо у нее сейчас суровое и непроницаемое, как у статуи Марии Морской, которой «среди святых нет и не было». Только в монастыре, беззащитном пред порывистыми западными ветрами, легче верить в Морскую Владычицу, недремлющую, грозную, с пустыми каменными глазницами. Нам, обитательницам этого монастыря, она ближе и понятнее Богоматери, Девы, именующей себя матерью всего сущего.
Три дня назад на телеге с материка нам привезли изящную мраморную статую, замену низвергнутой. Мать Изабелла объявила, что это от ее любимого дядюшки, во славу щедрости которого мы отслужим мессу сорок раз. Новая Мария бела, гладка и безлика, как очищенная картофелина. Она восседает у часовни,
В первую же ночь новую Марию осквернили: восковым карандашом написали на ее лице непристойности. Жермена, отбывавшая той ночью епитимью, твердила, что видеть ничего не видела. «Небось призрачная монахиня накуролесила, — дерзко сказала она, — или мартышка из восточной страны, ну, или Святой Дух проявился». Жермена криво ухмылялась, потом ее разобрал смех, а мы наблюдали за ней, потрясенные и встревоженные. На бледных щеках Жермены вспыхнул лихорадочный румянец, она умоляюще взглянула на Клементу, хватаясь руками за воздух, и навзничь упала на каменные плиты.
Так Жермена угодила в лазарет. «Дизентерия», — определила сестра Виржини, во всеуслышание пообещала, что Жермена поправится, а сама тайком качает головой и шепчет, мол, бедняге и месяц не протянуть.
Еще я тревожусь за Розамунду. За последнюю неделю она сильно сдала — из лазарета не выходит, почти не встает и отказывается есть. Да, Розамунда очень стара, почти как покойная мать Мария, но, пока не трогали нашу святую, она казалась бодрой, крепкой если не умом, то телом, и с завидной непосредственностью наслаждалась доступными ей радостями.
Почему-то я чувствую себя виноватой. Я вступилась бы за Розамунду, да знаю, что ничего не добьюсь. Пожалуй, сейчас чем меньше я вмешиваюсь, тем вероятнее, что мать Изабелла смилостивится над бедной старухой.
Разумеется, все это козни Лемерля. Чем дольше я живу в монастыре, тем отчаяннее мое положение. Именно этого и хотел Лемерль. Он насмехается над моей преданностью сестрам, но понимает, что я их не брошу, пока Флер беда не грозит. Теперь я сама себе тюремщица: нужно бежать, но страшно подумать, что без меня здесь случится. Каждый вечер раскидываю карты, но выпадает все как прежде — горящая Башня, с которой, воздев руки, падает женщина; Отшельник в мантии с капюшоном, страшная Шестерка мечей. Нам грозит беда, говорят карты, катастрофа, пред которой я совершенно бессильна.
30. 1 августа 1610
Пришел ответ на мои письма, наконец-то. Монсеньор явно не спешит, не видит особых причин благодарить меня за мой тяжкий труд. Понятно, посвятить жизнь служению благородным Арно — само по себе честь. Впрочем, щедрый дар, мраморная статуя, которую прислали с письмом, красноречиво свидетельствует о его одобрении. Монсеньор весьма доволен известием об обновлениях, которые затеяла его племянница. Еще бы! Уж как я расписал юную настоятельницу — божественная невинность, неземная красота, обожание сестер, птички, слетающиеся на ее глас. А что за чудеса творятся в монастыре — и розовые лепестки дождем, и невероятные исцеления. Сестра Альфонсина возрадовалась бы, прослышав об исчезновении своего мучительного недуга, а бедная сестра Розамунда — о том, что вновь действует ее отнявшаяся рука. Бахвалиться чудесными исцелениями не след, надо надеяться, что с Божьей помощью…
Наживка заброшена, почти не сомневаюсь, что рыбка клюнет. Я уже и дату удобную предложил — пятнадцатое августа. Это день Успения и Вознесения Святой Девы Марии, вот и отпразднуем возрождение нашего монастыря.
Чтобы успеть, мне придется работать денно и нощно. К счастью, у меня есть помощницы — Антуана, нетребовательная и выносливая, как вол; Альфонсина, моя провидица и распространительница слухов; Маргарита, живой проводник моих идей, не говоря уже о
С последней я, видно, просчитался. Внешне кроткая, она требовательнее любой другой помощницы, а до чего переменчива! Сегодня мурлычет, как котенок, завтра холодна как лед и с явным удовольствием провоцирует меня на рукоприкладство, чтобы потом утопить в потоке покаяния и любовных клятв. Наверное, такие крайности должны мне нравиться. Хотя любителей впрямь найдется немало. Увы, я уже не семнадцатилетний отрок, чтобы потерять голову от смазливой жеманницы. Да и времени на нее жаль: забот и обязанностей у меня сейчас не меньше, чем у сестер. Ночи мои для тайных дел, а дни для благословений, изгнания нечисти, публичных покаяний и прочей клоунады.
За выходом на сцену Нечестивой Монахини последовали другие казусы, то ли происки дьявола, то ли нет — ночами с ряс спарывали кресты, на статуях святых появлялись непристойные надписи, а в купели и на камнях пред алтарем — красная краска. Отец Коломбин не ропщет пред лицом новых злодеяний и молится дни напролет. Лишь краткий сон спасает его от полного изнеможения, а сестра Маргарита — от голода.
А ты, моя милая Жюльетта? Готова за мной следовать, если да, то как долго? Рынок в Барбатре свою роль отыграл. Больше незамеченными туда не выбраться. Маленькая Изабелла следит за мной чуть ли не с ревностью, а обостренная ее настороженность, аки стрелка компаса, указывает на меня. Вдруг отец Сен-Аман, житейской мудрости вопреки, не устоит пред женским коварством? К представительницам своего пола Изабелла много суровее, чем любой мужчина к представителям своего. Она знает о моей слабости и видит в ней доказательство человечности. Прослышь сейчас Изабелла о моей связи с Клементой, наверняка приняла бы мою сторону, решив, что та меня совратила. И за Жюльеттой малышка следит в оба: интуиция подсказывает, кого опасаться. Крылатую мою отправили в пекарню. Говорят, там солоно, но получше, чем рыть колодцы. Жюльетта сторонится меня, хотя наверняка стосковалась по дочери. Ее невозмутимая, почти тупая покорность совершенно не вяжется с тем, что мне о ней известно. Лишь раз она не выдержала и привлекла к себе внимание — когда в лазарет упекли полоумную старушку. Дурацкий выпад, да и чего ради? Что такую, как она, связывает с этими поганками? Впрочем, Жюльетта всегда отличалась излишней трепетностью. К кому угодно, только не ко мне.
Нынче утром едва выкроил два часа, чтобы исповедовать Изабеллу и с нею помолиться. Рядом со спальней у нее отдельная часовенка с ракой, свечами, ее портретом кисти Туссена Дюбрея [31] и серебряной фигуркой Девы Марии, взятой из ризницы. В прежние времена я с легким сердцем прикарманил бы и статуэтку, и другие сокровища, только мелкие кражи для меня — пройденный этап. Сегодня я с серьезной участливостью внимал болтовне испорченной девчонки, а про себя ухмылялся.
31
Туссен Дюбрей — французский художник, представитель школы Фонтенбло. Его искусство отмечает собой переход от маньеризма к классицизму.
Мать Изабелла в тревоге. Она извещает меня об этом, не чувствуя, что в каждом ее слове высокомерие. Оно у нее в крови, ложная гордость, маскирующая детские страхи. А ведь ей впрямь страшно. За свою душу, за свою участь. Кошмары ее мучают. Спит бедняжка часа три-четыре — море мешает, вечно оно шумит! — но и в забытьи преследуют ее неведомые прежде сны.
— Что тебе снится, дочь моя? — спросил я, прищурившись, чтобы спрятать смеющийся взгляд. Изабелла лишь девчонка, но интуиция у нее потрясающая. В другой жизни я сделал бы из нее отличную картежницу.