Блаженные шуты (Блаженные)
Шрифт:
Впрочем, я уже понимала: здравый смысл в Эпинале бессилен. Местным нравилось обвинять ведьм. Ведьм да отравителей. Если так сказано в Библии, зачем искать другое объяснение?
Вернувшись к своей повозке, я не застала ни Леборна, ни Буффона, ни Эрмину. Они сбежали, забрав свое добро — кто сколько сумел. Я их не винила: Доктор дал хороший совет, но бросить Лемерля на растерзание фанатиков я не могла. Ведомая верностью или слепым девичьим увлечением, повозку я оставила на улице, коня — у фонтана, а сама проследовала за толпой
Когда я пришла, там яблоку было негде упасть. Люди устроились в дверях, на лестнице, чуть ли не друг у друга на головах — только бы увидеть и услышать. Судебный пристав с трибуны старался перекричать толпу. Рядом стояли вооруженные солдаты, а меж ними — Лемерль, бледный, но не растерянный.
«Ладно хоть на ногах держится!» — подумала я. Лицо в синяках, руки связаны, но неведомый чиновник вмешался вовремя, не позволив нанести серьезных увечий. Это давало надежду, ибо означало, что кому-то город подчиняется, а этот кто-то может прислушаться к голосу разума. По крайней мере, я в это верила.
— Люди добрые! — пристав поднял свой жезл, прося тишины. — Во имя Всевышнего, дайте мне сказать!
Пристав был невысоким толстячком с роскошными усами и скорбным взглядом. Мне он очень напоминал виноградаря или торговца зерном, коих я повидала превеликое множество. Через весь зал, через головы собравшихся и лес воздетых к потолку рук я углядела, что пристав дрожит.
Вопли приутихли, но успокоились далеко не все.
— На виселицу колдуна! Смерть отравителю! — орали несколько человек.
Пристав нервно потер руки.
— Успокойтесь, добрые жители Эпиналя! — закричал он. — Никто из нас не имеет права допрашивать этого человека.
— Допрашивать?! — пролаял кто-то из глубины зала. — Мы не об этом! Сержант, тут нужны веревка да сук.
По залу прокатился ропот одобрения. Пристав махнул рукой, требуя тишины.
— Без суда людей не вешают. Этого человека еще не признали виновным. Лишь судья вправе…
— А как насчет предзнаменований? — перебил лающий голос.
— Да, как насчет них?
— Как насчет чумы?
Пристав снова призвал к спокойствию.
— Я не вправе принимать решение! — Его голос дрожал не меньше, чем руки. — Вправе только судья Реми!
Имя судьи успокоило горожан лучше всех стараний пристава: вопли сменились недовольным ропотом. Кто осенял себя крестом, кто показывал рогатку. Я перехватила смеющийся взгляд Лемерля, благо ростом была выше доброй половины собравшихся. Этот взгляд я знала слишком хорошо: видела столько раз, что и не вспомнить, — взгляд игрока, ставящего последние деньги, взгляд актера перед величайшим представлением своей жизни.
— Судья Реми. — Голос Лемерля легко разнесся по залу. — Мне рассказывали о нем как о человеке достойнейшем.
— В девяти областях перевешал две тысячи ведьм и колдунов, — объявил тот же лающий голос из глубины зала. Горожане стали оборачиваться, а Лемерль и глазом
— Жаль, что его здесь нет.
— Скоро будет!
— Надеюсь, не задержится.
Горожане невольно заинтересовались. Лемерль завладел их вниманием, держал на крючке и отпускать не собирался.
— Времена сейчас опасные, — проговорил он. — Подозрительность ваша вполне обоснованна. Где судья Реми?
— Будто сам не знаешь! — пролаял тот же голос, но без прежнего пыла. Собравшиеся недовольно зашикали.
— Замолчи, пусть говорит!
— Рот закрыть не можешь?
Пристав объяснил, что судья уехал по делам, но должен вернуться со дня на день. Из глубины зала тотчас залаял подуститель, но его оборвали гневно и так быстро, что никто не разобрал, в чем дело.
Лемерль улыбнулся.
— Жители Эпиналя! — начал он, не повышая голоса. — Я охотно развею ваши подозрения и даже прощу вам холодный прием. — Лемерль показал на избитое лицо. — Разве Господь не велел подставить другую щеку?
— Дьяволу не чужды ни речи красные, ни слова правильные, — не унимался подуститель, приблизившийся к трибуне, но еще незримый в многоликой толпе. — Язык твой не распухнет от такой праведности?
— Сейчас проверим, — тотчас нашелся Лемерль. Толпа прежде хором обвиняла его, а теперь так же хором поддерживала. — Позвольте мне, грешному, напомнить, чью волю исполняет этот суд, — не судьи Реми, а Того, кто над ним. Прежде чем разбираться, давайте попросим Господа, чтобы направлял и защищал нас в эту лихую годину. — Связанными руками Лемерль вытащил серебряный крест и поднял над головой.
Я подавила улыбку: ну как им не восхититься? Головы безропотно опустились, бледные губы зашептали «Отче наш». Удача поворачивалась лицом к Лемерлю. Подуститель залаял еще раз, но его тотчас заглушил возмущенный ропот, и я так и не разобрала, кто это. Тщетно пристав требовал порядка — понадобилась помощь Лемерля.
— Требую уважения к этому суду! — рявкнул он. — Не Диавол ли тут вмешался, не он ли сеет раздор меж честных людей, не он ли наущает превратить суд в посмешище?
Пристыженные смутьяны затихли.
— Не то ли самое только что творилось на рыночной площади? Неужто вы хуже зверья?
Воцарилась полная тишина: даже подуститель не осмеливался открыть рот.
— Диавола вижу в каждом из вас, — громко зашептал Лемерль. — В тебе, — он ткнул пальцем в детину со свирепым красным лицом. — В тебе его похоть, червем извивается в глазах твоих. А в тебе, — он повернулся к худосочной женщине, которая стояла в первом ряду и, прежде чем настроение толпы изменилось, пуще всех проклинала его, — в тебе я вижу сребролюбие и недовольство. А в тебе, а в тебе… — от волнения Лемерль заговорил громче и поочередно клеймил горожан. — Вижу алчность, злобу, жадность. Ты лгал жене. Ты изменяла мужу. Ты бил соседа. Ты не верил в истинность спасения нашего.