Блаженство по Августину
Шрифт:
Вторым монастырским правилом Августин ввел благолепное соблюдение умеренности во всех повседневных нуждах, обеспечиваемых общим взаимодеятельным достоянием. Одежды служат лишь для укрытия от жары и от холода, а еда и питье — для утоления голода и жажды.
Хмельное обжорное опьянение пищей или винораспитием ни в коем разе не допустимо, являясь зловредной телесной похотью, оскорбляющей Дух Божий, имеющийся в каждом человеке. Обычное вино и хлеб, как основа причастия Христова, есть приобщение человека к природному мирозданию, сотворенному благой милостью Господней, и потому
Поэтому огульных особых запретов на употребление в пищу мясных ли, молочных, птичьих или рыбных продуктов и носильного платья животного происхождения Августин ни в коей мере и не мыслил клятвенно принимать самому или того же требовать от ближних. Не то можно уподобиться аскетам-язычникам из пифагорейцев и манихеев, мнящих себя чистыми и безупречными, однако же на самом деле следующих путями порочных суеверий, загрязняя ум свой нечестивым отвержением даров Божьих, созданных Им на благо и на пользование людское.
Чаши они свои, видите ли, моют фарисеи, но души их полны грязи и скверны…
В это же время для любомудренных мыслителей пост, различные пищевые ограничения, — например, воздержание от мясной убоины, — предпринятые согласно экклесиальным католическим установлениям, могут быть сообразным душеспасительным упражнением, вменяя человеку полезное смирение, а также бдительное напоминание о низменности человеческой природы, претерпевшей грехопадение, ежечасно склонной к отпадению от Премудрости Господней.
Не вполне ветхозаветно, но философски, третьим правилом любомудрой христианской жизни Августин завел по возможности полный запрет на общение с женщинами. Если братья-отшельники дают обет безбрачия, то отказ от деторождения не оставляет для женской половины рода людского никакого места в чисто мужском монастырском сосуществовании. Вне продолжения в потомстве всякое встречное-поперечное сообщество мужчины и женщины становится источником телесной греховной похоти. Ибо отнюдь не каждому дано приказывать и держать в жестком стоическом подчинении порывы и позывы душевного тела.
Проще всего удалиться от искушений и соблазнов. Не думая и не мечтая о женской плоти, не видя ее перед собой, забываешь и о собственном мужском естестве, при одной лишь мысли о чем-либо женственном порой испытывающем неодолимую тягу к заместительному и вытеснительному рукоблудию со всей силой промежного мужества.
Из всяческой женской природы было сделано одно лишь исключение для матерой кошки Автаркия, какую привез Алипий из ближнего отцовского поместья. Молоком ее поят, но мясную пищу ей, этой хищнице тигрино-полосатой, нужно раздобывать самостоятельно. Отсюда и кличка, говорящая о самообеспечении.
Вторым представителем животного мира, как ныне проживающим в их мужском монастырском подворье, Аврелий обзавелся сам. Старого злющего черно-красного петуха по кличке Линкей он высмотрел у соседа-колона, как с куста облагодетельстванного приращением владений. За злобный драчливый нрав и пренебрежение курами прежний владелец посадил птицу на
Вероятно, поселянин и его семья — сплошь язычники — рассматривали баснословный обмен никудышного петуха на виноградник не иначе как в мифологическом смысле. По крайней мере они добрососедски от всей души искренне предлагали благодетелю и благотворителю Аврелию тайно принести черного бедового строптивца в жертву христианскому богу для пущего счастья, удачи и здоровья. Возможно, надеялись, это-де излечит соседа-безумца, видать, ополоумевшего от излишних философствований.
В чем-либо переубеждать языческих дикарей Аврелий чисто по-философски не пожелал. Хватило того, что он осчастливил петуха, неимоверно возлюбившего своего освободителя от привратницкой неволи.
Жизнь в приспособленном курятнике Линкею почему-то не приглянулась, и он облюбовал застреху бывшей конюшни. Сидя на коньке крыши, он зверским заполошным криком и хлопаньем крыльев благодарно предупреждает любимого хозяина о любом появлении в ближайших окрестностях усадьбы отныне и навек ему ненавистных поселян-поработителей. Неважно, пешком ли они появляются или же на скрипучих сельских повозках.
Корм Линкей принимает только из хозяйских рук. Всех прочих он по-прежнему побаивается: как бы опять не привязали за ногу у ворот? К большому неудовольствию бдительного петуха, раз в три дня в конюшню, стоящую на краю усадьбы, привозят и там складывают съестные припасы.
Домохозяйственную скотину, а также рабов в общине Аврелия постановили не иметь. И то и другое слишком хлопотно, и никоим чином само себя не оправдывает.
По правде сказать, Аврелий с некоторым сожалением расстался с мыслью о лошадях, но подавляющему мнению большинства надо подчиниться. Не стал он возражать и против того, чтобы Эводий, принявший трехлетний обет молчания, поселился чуть на отшибе в былом рабском эргастуле возле летней поварни.
Точь-в-точь же ничуть не стоило возражений то, как ему, Аврелию Августину, в образе и подобии руководителя общежития, предоставили самую большую отдельную зимнюю комнату с окнами на южную сторону. Для того духовные братья славно потрудились, все подправили, любо-дорого подновили, когда он и его зять хлопотали в городе с распродажей фамильной недвижимости Августинов.
Для себя Аврелий сохранил на память о бывшем и минувшем один лишь отцовский пилум. Старое копье, не раз побывавшее с Патриком на дальнем юге, он поместил к другому оружию, какое в их общине умиротворенно держат на конюшне.
Он, кстати, едва ли не по-язычески совершил возлияние каплей вина на могиле Патрика по материнскому обычаю. Туда же пошла горсть могильной земли с места последнего упокоения тленного тела рабы Божьей Моники. Пускай они в будущем воскреснут вместе, коли будет на благорасположение Господне и соизволение Его, — молча помолился Аврелий на христианском кладбище Тагасты.
Должно быть, и его бренной плоти суждено упокоиться побок с тем, что некогда породило младенца Аврелия по воле Божьей, и создало таким, каков он есть в зрелости, под верховным руководительством Его отныне и присно и во веки веков.