Блаженство по Августину
Шрифт:
Ей-то он и ввалил, словно лошади, на конюшне. Но не увечил, наказал больно и воспитательно, крепко вздул толстокожим ремнем по голому мягкому заду. Так от века положено учить неразумных детей, рабов и животных. Правда, проделывал отец эту учебно-воспитательную процедуру в течение трех дней. Отводил он душу и давал волю с трудом сдерживаемому бешенству утром, в полдень и на закате.
Все это время голозадая Кафла жила привязанная руки вверх к перекладине над стойлом. Как лошадь спала стоя, кормилась, воду пила, под себя испражнялась на солому в деннике и, естественно, трижды в день неслабо огребала вожжой под хвост и по крупу.
— …Домашние человека — враги его… — Моника во всеуслышание зачитала по этому скандалезному поводу глубокомысленное назидание из Библии.
Аврелий не отважился тогда ее спрашивать, кого благовестно имел в виду Христос, говоря так. Близких ли родственников или же всех ближних рабов-домочадцев, живущих в одном доме, в одной фамилии?
Мало ли как оно обернется на всякий болезненный случай? Ближе к телу каждый не без греха, и лишь один Бог безгрешен. Он же и бережет береженого.
Скандал и отцовская гроза из-за лживой и лукавой рабыни Кафлы случились то ли в прошлом, то ли в позапрошлом году. Когда же это было, Аврелий точно не помнит, коль скоро в детстве никого не тревожит прошлое, напрямую не связанное с настоящим и будущим.
Дети живы единым днем нынешним. Иногда думают о наступающем времени и событиях, какие им обещают взрослые. Зачастую живут они с радостным волнующим предвкушением, но порой и с тревожным ожиданием. Вдруг кое-что минувшее, тайное, плохое станет явным в неумолимо грядущем?
Поэтому-то Аврелий беспокойно опасался, ой как бы не раскрылись и не выявились какие-нибудь его прошлые проделки и проказы. Оттого и о глупой горничной девке Кафле не забывал.
Ведь вроде бы совсем недавно по его милости немало досталось от отца всем домашним рабам без вины виноватым. О том и позабыть нельзя и вспоминать боязно, если некто мальчик Аврелий исподтишка вытащил у матери ключи, впотай пробрался в кладовую, отрезал солидный кусок от свиного окорока и обменял его у другого мальчика, сына плотника, на дивную резную повозочку, запряженную двумя дрессированными белыми мышами.
Юлий, по прозвищу Арка, — по-пунийски и по-гречески он тоже откликается на кличку Сундук, — предложил ему данный обмен и даже заказал вес копченой свинины. Смотри, мол, чтоб было не меньше двух фунтов.
Аврелий и раньше, помнится, потихоньку, по мелочи бесхитростно таскал для дружков провизию из родительской кладовой, выменивал ее на красивые гвоздики, камешки, резные палочки, колесики… Воровством и кражей это никак не предполагал, если мать благостно назидает о человеколюбивом благотворении, какое состоит в том, чтобы накормить голодного, а отец, вовсе не скопидомничая, провозглашает, указывая на их дом: тут все твое, мой сын и наследник.
Теперь же отец разозлился, дико рассвирепел из-за сущего пустяка весом ну три или четыре с половиной фунта — два плюс два асса и семис. Среди рабского поголовья учинил лютое расследование с треххвостой плетью в руках. Выпорол даже свою кормилицу, жирную старуху Гекалу, доискиваясь, кто из них, скотов безрогих, воровским образом расточил хозяйское добро, сожрал целых пол-окорока, объедала и дармоед.
Истошные вопли истязуемых рабов Аврелий особо не смутили, если он был в то время очень увлечен игрой с повозочкой и ездовыми мышами. Не в том, так в чем-то ином рабы-прохвосты обязательно провинились. Но все-таки страшновато, как бы Патрик случаем не дознался,
Правды об окороке отец не добился, всех признавшихся в различных мелких проступках сослал в Тартар, на рога, к виликам, в деревню, а прочих по сей день злопамятно грозит отдать внаймы на южные рудники или качать и носить воду для полива.
Бывает, отцы собственных детей продают в рабство, — время от времени с ужасом думал маленький Аврелий и тут же гнал прочь страшные мысли. Но не навсегда и не насовсем.
Тем самым по прошествии полутора десятка лет картагский ритор Августин в пику капустным классическим банальностям Сенеки Старшего разработает контроверсию, гласящую: молчание вовсе не равносильно признанию. Тем менее оно является знаком согласия, когда без нужды начинает оправдываться подозреваемый, логично становясь виновным в содеянном.
В злодейской мясной краже Патрик сына и не мыслил подозревать, если тот равнодушен к разной вкусной еде и выкармливать его частенько приходится насильно под угрозой ремня.
Совсем другое дело Сундук, втихаря, с хитрыми предосторожностями, ни с кем из кучи братьев и сестер не поделившись, в одиночку заглотивший целые фунты аппетитной свинины. Жрать толстозадому хочется днем и ночью, но руки у него продуктивные, работящие. И фабером он станет получше своего отца, если, воспользовавшись его инструментами и указаниям, сварганил искусную повозочку-двуколку, а дареных ему белых красноглазых мышей выездил и выдрессировал на удивление.
Хитрозадый Сундучище живую игрушку торжественно подарил Аврелию при свидетелях. А бесценный подарок объяснил тем, будто бы тот благодетельно помогает ему разобраться с дробями и заковыристыми арифметическими задачками.
Аврелий действительно как-то растолковывал этому олуху, почему три унции составляют квадранс, а четыре — триенс. А Сундук, дурак, ничего не понял, а просто это запомнил наизусть.
Расчувствовавшийся Патрик велеречиво расхвалил обоих мальчиков. И Сундукова отца поклялся взять собой на дальний юг в будущем году строить усадьбы на новых землях Августинов и Романианов…
Много чего всякого такого произошло детского и взрослого в этом году, в прошлом и позапрошлом; все и не упомнить. Хотя вон на минувших нундинах, вернувшись с сыном из терм консула Поллиния, отец торжествующе объявил матери: дескать, у его любимейшего наследника начали расти волосы в паху.
«От лысого до лысого!..», — Аврелий чуть было радостно не процитировал во весь голос неприличную поговорку Патрика. Но скромно, тактично промолчал в присутствии матери, которая болезненно не выносит детородных непристойностей и телесного бесстыдства. После ему и вовсе стало не до полового созревания, когда отец в ознаменование возмужалости сына объявил, что берет его с собой в путешествие на юг на мартовские календы в следующем году.
Геркулесом поклялся!
Отцовское многозначительное обетование требовалось всесторонне осмыслить, чем вовсе не занимался Аврелий по приходу из школы, позабыв весь свет. Он возился с белыми мышами и повозкой, заставляя их путешествовать из одного угла комнаты в противоположный, где их ждали вкуснейший корм, свежая вода и благословенная передышка.
Понемногу до него дошло: его ведь тоже ожидает долгий отдых от школы и древнегреческой литературы! Ух, раз, и-и-ить, щелкает бич, но-о-о! Ноехали, пошевеливайся, клячи!