Бледный преступник

Керр Филипп

– Как кстати!

– Язычников, которые поклонялись германскому богу Кристу, их религию позднее украли евреи и представили в виде учения Христа.

– Они заявили об этой краже?

Я закурил еще одну сигарету.

– Вы сами хотели все знать, - оскорбился Ланге.

– Нет-нет. Пожалуйста, продолжайте. Я слушаю.

– Вайстор изучал руны, одним из главных элементов которых является свастика. Фактически в рунах и символах Солнца отражены формы кристаллов, например пирамидальная форма. Отсюда же происходит и слово "хрусталь".

–

Что вы говорите!

– В начале двадцатых у Вайстора появились симптомы параноидальной шизофрении. Ему казалось, что его преследуют католики, евреи и масоны. Это началось после смерти его сына, что означало конец династии волхвов по линии Вилигута. Он обвинил в этом свою жену и со временем стал очень агрессивен. В конце концов Вайстор попытался задушить ее и впоследствии был признан невменяемым. Уже в лечебнице он несколько раз покушался на жизнь соседей по палате. Но постепенно, после лечения наркотиками, его сознание пришло в норму.

– И его врачом был Киндерман?

– Да, до того как Вайстора выписали, в 1932 году.

– Не понял. Киндерман знал, что Вайстор - опасный сумасшедший, и выписал его?

– У Ланца антифрейдистский подход к психотерапии, в работах Юнга он видел материал для изучения истории и культуры расы. Целью его исследований было изучение духовных уровней человеческого подсознания, которые помогали бы реконструировать древние культуры. Вот почему он начал работать с Вайстором. Ланц видел в нем ключ к своему собственному направлению в юнговской психотерапии, которое, как он надеется, с благословения Гиммлера даст ему возможность основать научно-исследовательский институт, наподобие Института Геринга. Это еще один психотерапевтический...

– Да, я знаю.

– Ну вот. Сначала исследования проводились всерьез. Но затем он понял, что Вайстор - шарлатан и использует свое так называемое наследственное ясновидение лишь для того, чтобы убедить Гиммлера в высоком статусе своих предков. Но к тому времени было уже слишком поздно. А Ланц во что бы то ни стало хотел получить свои институт.

– Но для чего ему институт? У него же уже есть клиника.

– Ему этого мало. Он хочет стоять в одном ряду с Фрейдом и Юнгом.

– А как насчет Отто Рана?

– Не более чем безжалостный фанатик. Одно время был охранником в Дахау.
– Он остановился, грызя ногти.
– Не дадите ли сигарету?

Я бросил ему пачку и смотрел, как он закуривает, рука его дрожала, будто в лихорадке. Глядя, с какой жадностью он курит, можно было подумать, что это не сигарета, а чистый белок.

– Ну так что же?

Ланге тряхнул головой.

– История болезни Вайстора, в которой говорится о его сумасшествии, все еще у Киндермана. Ланц считает, что это его полис, гарантирующий преданность Вайстора. Понимаете, Гиммлер не выносит психических больных. Ну, в связи со всякой чепухой о здоровье нации. Так что, если бы он об этом узнал...

– ...тогда игра действительно была бы закончена.

* * *

– Каков же план ваших

действий, комиссар?

– Гиммлер, Гейдрих, Небе - все они уехали на эсэсовский Суд Чести в Вевельсбург.

– А где находится этот чертов Вевельсбург?
– спросил Беккер.

– Совсем недалеко от Падерборна, - сказал Корш.

– Я собираюсь последовать за ними. Посмотреть, не удастся ли мне разоблачить Вайстора и его грязные делишки в присутствии Гиммлера. На эту прогулку я возьму с собой Ланге в качестве свидетеля.

Корш встал и подошел к двери.

– Хорошо, комиссар. Я пойду за машиной.

– Думаю, вам не придется этого делать. Я хочу, чтобы вы оба остались здесь. Может выйти не совсем так, как я планирую. Не забывайте, что этот тип, Вайстор, - лучший друг Гиммлера. Я сомневаюсь, что рейхсфюрер с благодарностью выслушает мои откровения. Более того, он может их просто проигнорировать. В этом случае будет лучше, если под ударом окажусь только я. В конце концов, что он мне может сделать? Ну, выкинет из полиции, а я ведь и так здесь только для того, чтобы распутать это дело, когда закончу, вернусь к своему прежнему занятию. А у вас двоих впереди карьера. Не такая уж соблазнительная, это верно, - усмехнулся я, - но все-таки будет жаль, если вы попадете к Гиммлеру в немилость.

Корш и Беккер переглянулись. Затем Корш сказал:

– Перестаньте, комиссар, не порите ерунды. Ваша затея опасна. Мы знаем это, и вы тоже.

– И не только это, - подхватил Беккер.
– Как вы доберетесь туда с арестованным? Кто поведет машину?

– Действительно, комиссар. До Вевельсбурга больше трехсот километров.

– Я возьму служебную машину.

– А если Ланге попробует выкинуть по пути какой-нибудь фортель?

– Он будет в наручниках, я не думаю, что с ним возникнут проблемы.
– Я взял шляпу и пальто.
– Извините, парни, но придется вам сделать, как я решил.

Я направился к двери.

– Комиссар!
– окликнул меня Корш. Он протянул руку. Я пожал ее. Затем пожал руку Беккеру и отправился за своим арестованным.

* * *

Клиника Киндермана выглядела такой же чистой и ухоженной, как и тогда, когда я впервые побывал здесь в конце августа. Только сейчас стояла полная тишина: ни грачей на деревьях, ни лодки на озере. Лишь шум ветра и опавшие листья, которые стремительно неслись по тропинке, словно саранча.

Я подтолкнул Ланге к входной двери.

– Мне стыдно входить сюда в наручниках, как будто я настоящий преступник. Меня здесь хорошо знают, - сказал он.

– А вы и есть самый настоящий преступник. Хотите, чтобы я обвязал вам голову полотенцем?
– Я еще раз подтолкнул его.
– Послушайте, только по своей доброте я не заставляю вас входить сюда вообще без штанов.

– А как насчет моих гражданских прав?

– Ах ты, черт возьми! Вы что, забыли, где живете последние пять лет? Это нацистская Германия, а не древние Афины. А теперь заткните свой поганый рот.