Бледный всадник, Черный Валет
Шрифт:
Ты твердишь об этом, но твои обличительные речи — дешевка. Уже ничего нельзя исправить. Своей смертью, равно как и своей пассивностью, ты лишь поможешь цветам зла расцвести еще пышнее. Прекраснейшие в мире клумбы — это те, что разбиты на могилах… И когда ты превратишься в земле в гнойную червивую массу, цветы жадно выпьют твой гной, впитают его в себя, и ты станешь ядовитой пыльцой, носящейся над изнасилованной и растерзанной твердью. Так продолжится для тебя круговорот веществ в природе; таким будет твой новый цикл. Ускользнуть не удастся. Возможно, лучшее, что ты мог бы сделать, —
Итак, коротенькая жизнь взаймы — чтобы исправить ошибку, восстановить равновесие. Чтобы вытащить кого-то на миллиметр из дерьма. Сам-то ты уже не тонешь. Ты — всего лишь муляж из пепла. Ангелочек мщения, сотканный из истлевшей ткани кошмара…
Священник, наверное, размышлял бы об этом до вечера, но какой-то отдаленный шум привлек его внимание. Он привстал и осторожно выглянул из-за кустов.
Ему показалось, что кто-то ударил его в солнечное сплетение. «Вот оно! — закричал он про себя, ненавидя и торжествуя. — Вот оно!!!»
Он увидел подтверждение своих мыслей, еще одну иллюстрацию в летописи человеческого упадка, пример страшного опыта, знак свыше, руководство к действию. Он смотрел, не отрывая взгляда; хотел вобрать в себя черную энергию зла, слепить в плотный беспросветный ком (лишь бы не подавиться) и навсегда избавиться от проклятой рефлексии и сомнений.
Священник встал в полный рост.
— А ну, прекратите! — сказал он хриплым, неузнаваемым голосом.
Все продолжалось. Он понял, что его никто не услышал. Как всегда, он говорил слишком тихо.
— А ну, прекратите, скоты, мать вашу! — крикнул он. На этот раз собственный крик показался ему зловредным карканьем воронья. — Я сказал, прекратите!!!
Пауза.
Три секунды тишины.
Потом раздался взрыв хохота.
— Пойди и трахни себя пальцем, поп! — произнес знакомый властный голос. Еще более властный, чем всегда. Священник с трудом избавился от его липкой власти. А заодно и перестал колебаться.
Видит бог, он этого не хотел…
Феникс тоже выпрямился в полный рост и вышел из своего укрытия. Замер, чуть расставив ноги. Он не дышал и не двигал головой. Его не беспокоил жирный сладкий дым, плывший в его сторону. Фасеточные глаза обозревали добрую половину мира. Какие-то темные существа копошились в самом центре искаженного пейзажа с задранным по краям поля зрения горизонтом. Мерзкие существа — будто мухи на куче свежего навоза. Каждое из них уже было помечено значками целеуказателя — маленькими призрачными крестиками, которые вскоре превратятся в большие деревянные…
Пьяный смех продолжался, хотя и стихал понемногу.
«Господи, помилуй! — подумал священник. — Ты же видишь, я тут ни при чем».
И МЫСЛЕННО нажал на спусковой крючок.
За полторы сотни шагов от него Валет мгновенно поразил первую живую мишень.
72. ОБЛАВА
В облаве приняли участие около девяноста человек. Ферзь велел раздать оружие всем, кто мог
Вообще-то Ферзь догадывался, что Гришка предпочтет не воевать, а объединить силы и очистить Ин. Начальник не такой идиот, чтобы устроить тотальную бойню. Но помещик был готов и к другому варианту развития событий. Откровенно говоря, другой вариант нравился ему гораздо больше.
Люди помещика получили приказ уничтожать всех подозрительных. Они шли, растянувшись в полукилометровую цепь и обыскивая каждую балку, каждый заброшенный сарай, каждый стог сена. Крайние слева чавкали сапогами по заболоченному лугу у самого берега трясины. Дальше мог прятаться только самоубийца.
Напряженность нарастала. Люди Ферзя жаждали крови. Их энтузиазм пропадал втуне. Спустя несколько часов они вышли к западной окраине Ина, но еще никого не обнаружили. Становилось холодно и тоскливо.
Помещик и его ближайшие помощники, вооруженные карабинами и автоматами Калашникова, двигались на лошадях в пятидесяти метрах позади основной цепи. Кони, пущенные шагом, сохранили немало сил. Возможно, им еще предстояло преследовать неизвестного врага. Впрочем, теперь в это мало кто верил…
Впереди уже виднелась круглая крыша монастырского здания, похожего на старый цирк. Его окружали хороводом облетевшие тополя, царапавшие низкое небо. Поднимался нешуточный ветер, который дул в сторону болот.
Сбившись в небольшую кучку, монахини спешили укрыться за стенами обители от надвигающейся бури. Они возвращались из города и выглядели как стадо испуганных овечек, затерявшихся в огромном голом поле. Робких овечек — но один черт знает, чем они занимались в своем лесбийском гнездышке!
— Задержи их! — скомандовал Ферзь Степану, и тот поскакал вперед с четырьмя головорезами из свиты помещика.
Спустя минуту уже началась потеха. Ферзь знал, что нужно его парням для разогрева и поддержания настроения. Потом они будут грызть зубами камень ради своего хозяина.
«Как просто управлять этой сворой!» — думал Ферзь не без самодовольства. Освободи худшие из инстинктов — и люди твои душой и телом. Вас свяжет истерия убийства и жертвенная кровь, однако это будет ИХ истерия, и это будет кровь на ИХ руках. Ты останешься чистеньким и непогрешимым. Великим и мудрейшим. Щедрым и справедливейшим…
Монахини, которых все-таки настигла буря, но с совсем неожиданной стороны, что-то испуганно лепетали. В полевом суде их показания не рассматривались и не принимались во внимание. Все, что им оставалось, это уповать на милость Преподобного Хаббарда, однако толку от Преподобного было немного.
Довлела грубая действительность. Женщин пустили по кругу. Вонючие свиноподобные мужики истязали монахинь своими дрынами в извращенной форме, вставляя им деревянные зубочистки в уши, чтобы неопытные дамочки не вздумали кусаться. На аттракционе прокатились все кому не лень, кое-кто — по нескольку раз. Кроме импотентов. Те копили злобу.