Блеск и нищета номенклатуры
Шрифт:
А. Жданов: На некоторых наших предприятиях стахановское движение встретило сопротивление со стороны оппортунистических консервативных элементов… Но мы крепко по этим настроениям ударили, одернули, призвали к порядку саботажников стахановского движения, дали им понять, что партия не остановится ни перед чем, чтобы смести с пути победоносного стахановского движения всех ему сопротивляющихся.
О том, какие методы применялись для похлестывания движения, сулившего, по пророчеству Сталина, «эффект втрое и вчетверо больше», свидетельствуют данные, приводимые на этом же совещании стахановцев. В докладе А. Жданова упоминается о том, что 10 октября 1935 года в Ленинграде было всего 484 стахановца, а 15
Между тем специалисты, которых, по словам Жданова, «ударили, одернули и призвали», предупреждали, что взвинчивание производительности за счет мускульной силы, ставка только на энтузиазм могут дать лишь кратковременный обманчивый успех, что рекордомания влечет за собой травматизм, снижение качества, что фальшью своей она пагубно влияет на нравственность, ибо рядовые рабочие не могли не видеть, как делаются нужные для «большого скачка» рекорды: за счет создания избранным рабочим особых условий, выделения лучших станков, технического «спецобслуживания».
На фоне наивности рабочих и работниц, спорящих перед светлыми очами вождей за то, кто кого «перестахановит» («Если найдутся работницы, которые будут брать 144 станка, то мы обязательно перейдем на 150. Если кто-либо заявит, что переходит на 150, то мы возьмем 200. Мы свой рекорд никому не отдадим!» — из выступления ткачихи Марии Виноградовой), особенно циничным выглядит не парадное, а реальное отношение Сталина к рабочему человеку. Среди стахановцев было немало таких, которые хотели учиться, стать техниками, инженерами. Отражая стремления этих рабочих, Алексей Стаханов написал в правительство письмо с предложением об освобождении стахановцев от производства на один-два дня в шестидневку для учебы. Сталин написал на документе краткую резолюцию: «т. Орджоникидзе. Дело не серьезное».
Сталин, которого на совещании стахановцев величали мудрым и чутким, видел в рабочем классе лишь пьедестал для памятника себе.
Делая вид, что ему ничего не известно о том, как созданная им административная система выдавливала из масс стахановское движение, Сталин назвал среди главных причин движения отсутствие эксплуатации и улучшение материального положения рабочих. «Жить стало лучше, товарищи. Жить стало веселей. А когда весело живется, работа спорится», — объявил он.
Люди старшего поколения вспоминают, что с середины 30-х годов жить действительно «стало веселей». Восемнадцать лет спустя после революции власти позволили несколько скрасить унылый быт горожан.
На танцплощадки словно по мановению волшебной палочки возвращаются танго и фокстрот, в уличных киосках появляются цветы, в парках культуры и отдыха, к удивлению «непримиримых» борцов против буржуазного влияния, играют джаз-оркестры. В кинематографе царствует трогательная кинокомедия. Летом 1935 года в Москве на Красной площади организуется грандиозный парад физкультурников. Пять тысяч пионеров несут сплетенный из цветов лозунг «Спасибо товарищу Сталину за счастливую жизнь». С 1 октября 1935 года наконец отменены карточки на продовольствие. Кажется, что время «худых коров» минуло. От восторгов не может удержаться даже Максим Горький. В отклике на парад физкультурников он пишет в «Правде»: «Да здравствует Иосиф Сталин, человек огромного сердца и ума, человек, которого вчера так трогательно поблагодарила молодежь за то, что он дал ей радостную юность».
Во время совещания стахановцев в Кремлевском дворце Сталин,
А. Бусыгин (кузнец): В сентябре получили по 500–600 рублей. Ребята довольны.
Е. Виноградова (ткачиха): Мой заработок достигает 600 рублей. Смотрите, как я повысила свою заработную плату!
М. Дюканов (забойщик, парторг участка): За сентябрь я за 16 выходов заработал 1338 рублей.
Со стороны рабочего двора жизнь, однако, выглядела иначе, чем в ЦПКиО или на совещании ударников.
Несмотря на некоторое улучшение жизни городов (главным образом за счет неэквивалентного обмена с деревней), к середине тридцатых годов жизнь рабочих предместий оставалась тяжелой. Стахановцы умилили вождей своими заработками, называя месячные суммы от 500 до 1000 с лишним рублей. Между тем средняя заработная плата рабочего составляла в это время 150–200 рублей. Пенсия — 25–50. При этом рабочих вынуждали подписываться на займы.
В конце 1936 года в Советском Союзе в составе рабочей делегации побывал французский шахтер Клебер Леге. Будучи человеком дотошным, он записывал все, что видел и слышал, в том числе и цены. Вернувшись во Францию, он написал книгу «Французский шахтер у русских», которая и вышла в Париже в 1937 году. Вот какие цены он приводит: белый хлеб — 1 р. 20 коп., мясо — от 5 до 9 руб., картошка — 40 коп., сало — 18 руб., мужские ботинки — 290 руб., сапоги — 315 руб., мужское пальто — 350 руб., детский костюм — 288 руб., мужская рубашка — от 39 до 60 руб.
Не будем утомлять читателя подсчетами. Интересующиеся легко сообразят сами, насколько непростой была задача хозяйки прокормить и обуть семью. Чем дальше страна уходила от нэпа в сторону «развитого социализма», тем положение рабочих становилось тягостней. Если в годы нэпа рабочий тратил на питание половину зарплаты, то в 1935 году — уже 67,3 процента.
Нелегким было и положение с жильем. Колоссальный наплыв людей из деревни в города (бежали от голода, от бесправия, от поборов, от разрушения привычного уклада) привел к резкому ухудшению и без того тяжелого жилищного положения. За четыре года индустриализации население городов возросло с 28 до 40 миллионов. А жилье в те годы строили мало.
Мои родители, приехавшие в Москву из голодающей рязанской губернии, рассказывали, с каким трудом им удалось найти на Сивцевом Вражке заваленный мусором, глубокий, заброшенный подвал. Своими руками они расчистили его, привели в более или менее жилой вид и поселились там — дети, старики, взрослые. Потом подвал начали «уплотнять». До сих пор с комком в горле вспоминаю мастерового-сапожника, жившего с женой и четырьмя детьми в углу под лестницей, в отгороженной фанерой каморке без окна, лампочку на грязном шнуре, под которой он с утра до вечера тачал обувь. Умер он, нетрудно догадаться, от водки и туберкулеза. Соседом нам был и рассудительный семейный милиционер, увезенный в одну из ночей в гремящем с лопнувшей рессорой «воронке». Это была реальная жизнь, о которой все знали, но никто громко не говорил.
С середины тридцатых годов, а точнее, с начала стахановского движения, запускается широчайшая по своим масштабам кампания выковывания «нового человека». В сущности своей этот процесс был частью фальсификации истории, предпринятой Сталиным. Для «новой истории» требовалась и новая аудитория. Требовался «новый человек». Ускорить эволюцию сталинская «наука» была неспособна. Оставалось одно — нарисовать этого «нового человека». Были призваны художники, скульпторы, «инженеры человеческих душ». Честные художники, такие, как Булгаков, Зощенко, Платонов, пытались возражать, показывая, по возможности с улыбкой, истинную цену мифа о новой человеческой породе. Помните в «Мастере и Маргарите»?