Блеск и нищета русской литературы: Филологическая проза
Шрифт:
Чем либеральнее вождь, тем Некрасову больше доставалось. Виктор Платонович часто и с юмором об этом рассказывает.
Многие считают Некрасова легкомысленным. В юности он якобы не знал про сталинские лагеря. Не догадывался о судьбе Мандельштама и Цветаевой.
Это, конечно, зря. Тем не менее вспомните, как обстояли дела с информацией. Да еще в провинциальном Киеве.
И вообще, не слишком ли мы требовательны? Вот бы часть нашей требовательности применить к себе!
Некрасов воевал. Некрасов писал замечательные
После этого действовал с исключительным мужеством. Всегда поддерживал Солженицына. Помогал огромному количеству людей. И это — будучи классиком советской литературы. Будучи вознесен, обласкан и увенчан…
На конференции он был представлен в двух лицах. (Слово «ипостаси» — ненавижу!) Как независимый писатель и как заместитель Максимова.
Литературная судьба Некрасова тоже примечательна. Сначала он писал романы. Хорошие и прогрессивные книги. На уровне Каверина и Тендрякова.
Потом написал знаменитые «легкомысленные» очерки. С этого все и началось.
Мне очень нравится его теперешняя проза. Мне кажется, эти легкомысленные записки более органичны для Некрасова. Неотделимы от его бесконечно привлекательной личности…
В Лос-Анджелесе Некрасов представлял редакцию «Континента», формально он является заместителем главного редактора.
В действительности же Некрасов — свадебный генерал. Фигура несколько декоративная. Наподобие английской королевы.
Возможно, он и читает рукописи. Рекомендует лучшие в печать. Красиво представительствует на совещаниях. Мирит главного редактора с обиженными писателями. (Виктор Платонович так себя и называет «облезлый голубь мира».)
Практическую работу выполняют Горбаневская и Бетаки. Распоряжения отдает Максимов.
А вот отдуваться пришлось Некрасову.
«Континент» — журнал влиятельный и солидный. Более того, самый влиятельный русский журнал. Огромные его заслуги — бесспорны. Претензии к нему — естественны. Предъявлять их можно и нужно. Но — по адресу.
Некрасов приехал, чтобы увидеться с друзьями. Обнять того же Нёму Коржавина. Немного выпить с Алешковским. Короче, прибыл с мирными намерениями. К скандалу не готовился.
И тут восстало молодежное крыло — Цветков, Лимонов, Боков.
— Почему «Континент» исказил стихи Цветкова?
— Почему Горбаневская обругала Лимонова?
— Почему Максимов дает интервью в собственном журнале?..
И Некрасов, мне кажется, растерялся. К этому, повторяю, он не был готов…
Я не говорю, что журнал Максимова — вне критики. Что претензии Цветкова, Лимонова, Бокова — несостоятельны. Я сам имею претензии к Максимову. Все правильно… Я только хочу спросить — при чем здесь Некрасов?
Да еще — втроем на одного. Да еще — такие молодые, напористые, бравые ребята!
Если можно так выразиться — это было неспортивно.
Максимов отсутствовал. Человек
После этого заседания Некрасов ходил грустный. И мне было чуточку стыдно за всех нас…
Кумиры нашей юности
После конференции я давал Гладилину интервью для «Либерти». Гладилин спросил;
— Что вас особенно поразило?
Я ответил:
— Встреча с Аксеновым и Гладилиным.
Я не льстил и не притворялся.
Аксенов и Гладилин были кумирами нашей юности. Их герои были нашими сверстниками. Я сам был немного Виктором Подгурским. С тенденцией к звездным маршрутам…
Мы и жить-то старались похожим образом. Ездили в Таллинн, увлекались джазом…
Аксенов и Гладилин были нашими личными писателями. Такое ощущение не повторяется.
Потом были другие кумиры. Синявский… Наконец, Солженицын… Но это уже касалось взрослых людей. Синявский был недосягаем. Солженицын — тем более.
Аксенов и Гладилин были нашими писателями. Сейчас они переменились. Гладилина увлекают сатирические фантасмагории. Аксенов написал выдающийся роман по законам джазовой игры…
Юность неповторима… Я с удовольствием произношу эту банальность.
У теперешней молодежи вроде бы нет кумиров. Даже не знаю, хорошо это или плохо…
Нам было хорошо.
Трусцой против ветра
Александр Янов — давний оппонент Солженицына. Солженицын раза два обронил в адрес Янова что-то пренебрежительное. Янов напечатал в американской прессе десятки критических материалов относительно Солженицына.
Янов производит чрезвычайно благоприятное впечатление. Он — учтив, элегантен, имеет слабость к белым пиджакам. У него детские ресницы и спортивная фигура.
По утрам он бегает трусцой. Даже — находясь в командировке. Даже — наутро после банкета в ресторане «Моне»…
Янов прочитал свой доклад. Он проделал это с воодушевлением. В состоянии громадного душевного подъема.
Солженицын отсутствовал.
Мне трудно дать оценку соображениям Янова. Для этого я недостаточно компетентен. Тем более воздержусь от критики идей Солженицына.
Я хотел бы поделиться не мыслями, а ощущениями. Вернее — единственным ощущением. А именно:
Реальная дискуссия между Солженицыным и Яновым — невозможна. Поскольку они говорят на разных языках.
Дело не в том, что Солженицын — русский патриот, христианин, консерватор, изгнанник.
И не в том, что Янов — добровольно эмигрировавший еврей, агностик, либерал.
Пропасть между ними значительно шире.
Представьте себе такой диалог. Некто утверждает:
— Мне кажется, Чехов выше Довлатова!