Блеск и нищета шпионажа
Шрифт:
— Меня зовут Джон Брайен, мистер Рептон. Я глубоко вам симпатизирую и считаю, что зря вы не взорвали всю эту поганую Даунинг-стрит.
Ах уж эти ирландцы! Им бы взрывать и взрывать… Для твердокаменного марксиста, каким был Рептон, все это звучало ужасно — ведь еще вождь мирового пролетариата Владимир Ильич Ленин выступал против террора эсеров, укокошивших и Александра II, и многих видных чиновников, правда, в западной прессе много писали об ограблении большевиками почтовых вагонов с деньгами, бандитских налетах на банки — разве это не терроризм? Но Рептон хорошо знал, что буржуазная пресса продажна и служит своим владельцам, верить ей глупо, вот и ответные меры большевиков на
— За что вы сидите?
— Один мерзавец — полицейский обвинил меня в растлении малолетних. И за это получил.
— Вы его убили?
— Я подорвал его бомбой. К несчастью, этот гад остался жив. У меня с ними давние счеты, они не знают, что такое бедность и голод. Первый раз меня посадили за кражу булки в магазине. Недаром говорят: если ты украдешь булку, тебя посадят в тюрьму, а если железную дорогу, то выберут в парламент.
Рептон подумал про себя, что этот ирландец — типичный стихийный марксист, такие люди встречаются не часто и могут принести большую пользу делу коммунизма, правда, к концу беседы он пришел к иному выводу: типичный анархист, ненавидевший любую теорию, непредсказуемый и, возможно, даже безрассудный. Бесспорно, может быть полезен. Амбициозен до безумия, считает ирландцев создателями великой английской литературы, в конце концов, кем были Свифт, Уайльд, Джойс и Шоу? Каждый ирландец — потенциальный классик, вот и Брайен мечтал потрясти мир и имел одну, но пламенную страсть (за исключением скотча, особенно двенадцатилетней выдержки): написать бестселлер. Этой мысли ирландец и не скрывал и тут же про себя замыслил большой роман о Рептоне — грандиозное обобщение об изменчивости человеческих судеб, возвышении и крахе героя, нечто масштабное, ирландское, годное на века. Понравился и другой заключенный интеллигентного вида, оказавшийся банкиром с изящной фамилией Де Курсин, он посочувствовал Рептону и всласть поругал суд за жесткость приговора.
Так прошел первый рабочий день, а следующий начался со свидания с взволнованной супругой, за ними наблюдал охранник, навострив свои длинные уши, беседа проходила нервно: через три месяца она должна была родить уже четвертого, что будет дальше? как жить? на что существовать? что говорить сыновьям, которые учатся в школе и прочитали в газетах о своем отце? Дети в школе беспощадны и дразнят ребят «шпионами»! Дальше так жить невозможно, надо уехать, но куда?
Слушать все это было тяжелее, чем приговор суда. Никаких перспектив, жене надо искать работу, необходим развод (сердце у него болело, когда он говорил об этом), она еще молода и красива, надо выйти замуж, в любом случае сменить фамилию и избавить и себя, и детей от мещанского любопытства, от позора… И она, и дети должны знать, что он действовал по велению своей совести.
Было тяжело. Очень тяжело, но он собрался с силами и попросил больше не навещать его в тюрьме ни одной, ни с детьми. Она заплакала, но с облегчением, встала и ушла, охранник препроводил его в мастерскую к брезентовым мешкам, сердце разрывалось от боли, он обратился к доктору, и тот сделал ему инъекцию.
Все кончено, он одинок, в конце концов, одиночество всегда настигает нас.
Разве в смерти мы не одиноки?
К счастью, от невеселых мыслей его отвлекли два битникообразных молодых человека, представившихся, как Майкл и Ник.
— Нам дали по 18 месяцев за проникновение на американскую базу, — сказал Майкл. — Правительство так лижет задницу американцам, словно Англия уже превратилась в американский штат.
— Вы из «Комитета 100»? — спросил Рептон, эту радикальную организацию он хорошо знал по прессе, острые методы ее не одобрял, но уважал за смелость и решительность действий, особенно
Это было неприятно — ведь Рептон искренне верил, что только коммунисты смогут решить все глобальные проблемы, разве капитализм способен отказаться от прибавочной стоимости, а ведь именно эта поганая стоимость и лежит в основе всех войн, все гонок вооружений, всех бед.
— Вы нам симпатичны как враг буржуазного государства, — заявил Ник, — но ваши шпионские методы борьбы с ним компрометируют саму борьбу, и на знамени появляются грязные пятна.
— Кстати, мы поддерживаем кражу государственных секретов, — вмешался Майкл, — но не для тайной передачи их другому государству, а в целях их обнародования. Простые англичане должны знать, что творится за кулисами правительственной кухни.
Жаль, что нет надежной связи с Кедровым или его коллегами, подумал Рептон, такие люди — на вес золота, конечно, с ними не так просто сварить кашу, но медленно, точа водою камень, всегда можно убедить в полезности и тайных связей.
Новые знакомцы оказались приятными людьми и пригласили Рептона на лекции по английской литературе и на концерты камерной музыки — обо всем этом они уже договорились с начальником тюрьмы, который не только не имел возражений, но очень обрадовался: всем известно благотворное воздействие культуры на умы заключенных, они растворяются в Бахе, не занудствуют с претензиями, едят что дают и исправно выходят на работу. В компанию взяли и ирландца, мужичка с характером, тосковавшего по воле и забавлявшего всех веселыми анекдотами.
Так началась новая жизнь у Джорджа Рептона, конечно, не фонтан, но и не тихий ужас, как казалось вначале, — человек привыкает ко всему.
Однажды после прослушивания «Времен года» Вивальди Майкл сообщил:
— Нам осталось сидеть один месяц, Крис. Вчера мы с Ником говорили о вас. Скажите, вы и вправду думаете выйти отсюда в глубокой старости? Вам не приходили в голову мысли о побеге?
— Конечно, приходили, — ответил Джордж простосердечно.
— Мы так и думали. Во всяком случае и я, и Ник всегда готовы вам помочь.
Спасительная надежда появилась внезапно, и Рептон с чувством стиснул руку молодому человеку.
Через месяц обоих освободили, о побеге больше речь не заходила, Рептон невольно думал: уж не на провокацию ли он клюнул? Или это желание своеобразно посочувствовать? Черт разберет этих англичан!
Тюремные дни тянулись своей чередой, утро начиналось звоном медного колокола, будившего заключенных, затем все выстраивались в очередь, чтобы слить парашу из пластмассовых ночных горшков, умывались и вскоре выходили в столовую. Работа в мастерской, прогулки в тюремном дворе, самоусовершенствование, трапезы три раза в день, вечером бывало и кино.
Так прошло несколько лет…
Бывшие коллеги не забывали о Рептоне и постоянно держали его в поле зрения, тем более что Джон Пауэлл и Дэвид Смит встречались регулярно для обмена информацией и эти служебные рандеву проходили попеременно то в здании МИ-6, то в здании МИ-5, что говорило о строгом паритете и равноправии могущественных организаций Ее Королевского Величества.
Однажды, когда в кабинете Смита пили чай «Эрл Грей» некоего сверхособого сорта, после обсуждения последнего матча между «Челси» и «Манчестер Юнайтед» легко перепорхнули на боевые дела.