Блестящая партия
Шрифт:
И вдруг, словно что-то остановило ее, она отвернулась и твердым голосом произнесла одно короткое слово:
– Нет!
– Но разве мы не можем доставлять друг другу удовольствие? Не надо ждать от меня невозможного...
Ею опять овладела злость, и Софи, отодвинувшись от него, поднесла руку к лицу и вытерла губы.
– Я не хочу доставлять тебе удовольствие. Не могу. Еще немного, и я возненавижу тебя.
– Вряд ли ты знаешь меня настолько хорошо, чтобы ненавидеть. Ты вышла замуж за вымышленного героя, а теперь настало время реальной жизни.
– По-твоему, любовь – это фантазия и в реальной жизни
– Боюсь, дело обстоит именно так.
– Неправда! Я знаю, что такое настоящая любовь, – вспыхнула Софи. – Слава Богу, у меня есть любовь моей семьи, без которой я невероятно тоскую.
– Возможно, тебе следовало подумать об этом до того, как ты на пароходе отправилась за океан искать мужа.
– Да, я рассталась со всем, что у меня было, потому что полюбила тебя...
Джеймсу вдруг стало не по себе. От ее откровенности он буквально остолбенел. Брови его соединились в одну линию, как будто уверенность Софи в том, что она любит его, показалась ему такой же нелепой, как вера в существование эльфов.
– Что ж, может быть, твое отношение ко мне со временем изменится...
Софи охватило отчаяние, и она низко опустила голову. Ей больше нечего было сказать. Несколько секунд она стояла не шевелясь, а затем круто повернулась и молча вышла из комнаты.
Стоя на середине своей спальни, Джеймс тупо смотрел на только что закрывшуюся дверь. Казалось, прошли часы, прежде чем он смог опуститься на стул и допить из бокала оставшееся там бренди. Сердце у него болело, и он был невероятно расстроен. Ему следовало знать, что решение жениться на Софи было ошибкой, но еще большей, совершенно непростительной ошибкой было то, что он не сдерживал свои чувства во время медового месяца. Ему не дано было любить. Когда он был ребенком, зерна любви не зародились в его сердце, и теперь, став взрослым, он ничего не мог с этим поделать.
Всю свою жизнь Джеймс видел только жестокость в семейных отношениях, и сегодня он сам проявил жестокость. Он и раньше предполагал, что когда-нибудь станет жестоким человеком. Ирония заключалась в том, что он вел себя так, считая, что делает добро.
Он и хотел делать добро, но все в его жизни перепуталось. Джеймс считал, что поступает правильно, старается для блага Софи, требуя, чтобы она перестала надеяться на сердечные отношения между ними, но все оказалось гораздо сложнее, чем он предполагал. Если бы только Софи не хотела от него слишком многого!
Джеймс снова наполнил бокал и сразу выпил половину, а затем уселся на стул, надеясь, что бренди подействует быстро: ему не хотелось думать о том, что сейчас Софи в своей комнате скорее всего рыдает в одиночестве.
Пытаясь справиться с болью в груди, Джеймс закрыл глаза; как ни хотелось ему немедленно встать, пройти в комнату своей жены и молить ее о прощении, он не мог позволить себе поддаться искушению, потому что знал: стоит ему уступить своим желаниям, и в будущем их обоих ждет ад.
Глава 16
Софи забралась в холодную постель, желая лишь одного: чтобы все обидные жестокие слова, сказанные Джеймсом, оказались не более чем сном или результатом ее воспаленного воображения. Она рассталась с семьей, покинула свой дом и свою страну – и все ради него; так неужели во время их медового месяца Джеймс все еще не убедился в искренности
Но возможно, он просто не хочет быть любимым? Хотя как такое может быть – ведь это единственное, что действительно имеет значение в жизни. И почему он так резко изменился именно после того, как они вернулись в замок? Может быть, виноват сам этот мрачный дом, где необходимо показывать себя окружающим именно таким? Но разве герцог не тот же человек?
Софи сжала кулаки. Замкнутый мир титулов, аристократов и древних традиций уничтожает чувства людей – это ясно. Неужели когда-нибудь и она тоже станет такой? Тогда сердце ее окаменеет, и все идеалы, все мечты и весь оптимизм будут уничтожены, и она станет чувствовать себя так, как будто внутри у нее все умерло. Она сделается настолько слабой, что забудет, каким человеком была раньше...
У Софи возникло ощущение, будто ее выбросили в открытое море. Она поднялась с кровати, подошла к освещенному свечами столу, вытащила из ящика листок красивой почтовой бумаги, обмакнула ручку в чернильницу и задумалась. Ей ужасно хотелось написать письмо матери и рассказать в нем, какой несчастной она чувствует себя, хотелось выплеснуть на бумагу все свои обиды. А еще она мечтала о том, что ее отец, как всегда, вмешается и приведет все в порядок: не зря же он обещал приехать и забрать ее домой, если она того захочет.
Не выпуская ручку из рук, Софи на мгновение застыла, в глазах ее стояли слезы.
И тут Софи пришло в голову, что она уже взрослая замужняя женщина и не может при любом своем разочаровании кидаться за помощью к родителям, какими бы серьезными ни были ее мотивы и в каком бы отчаянии она ни была. Постаравшись собрать все оставшиеся у нее силы, она напомнила себе, что находится в замке всего несколько дней. Наверное, ей понадобится больше времени, чтобы приспособиться к новым условиям жизни. Джеймс признался, что его влечет к ней, скорее всего им просто нужно время для того, чтобы их чувства стали более глубокими.
Вот только как понять его слова о том, что у него никогда и не было намерения полюбить ее...
Софи уронила ручку и закрыла лицо руками. Воспоминание о жестокости Джеймса разрывало ее сердце. Ах, если бы кто-нибудь сейчас оказался рядом с ней, кто-нибудь, с кем можно было бы поговорить откровенно!
И тут она вспомнила о Флоренс. Вряд ли кто-нибудь лучше сможет понять ее состояние. Флоренс, как и она, покинула дом и вышла замуж за аристократа – человека доброго, но весьма сдержанного и ограниченного.
Поспешно взяв ручку, Софи быстро написала: «Пожалуйста, приезжайте. Мне очень нужно поговорить с вами» – и подписалась «Ваша соотечественница». Запечатав конверт, она решила, что отправит его завтра с утра, и снова вернулась в кровать.
Несмотря на записку, которую она написала Флоренс, и слабую надежду на скорую встречу с ней, внутри у Софи все дрожало, и она не знала, как ей успокоиться.
Единственное, в чем Софи твердо была уверена, так это в том, что она сохранит свое достоинство и самоуважение. Теперь это было единственное, что у нее еще осталось. Что бы ни сказала Флоренс, если муж действительно не любит ее, она не будет больше унижаться и просить его о встрече. Он сам должен будет прийти к ней.