Блейд
Шрифт:
В одном она была права, и Блейд убедился в этом на своём опыте – монстров нет нигде, помимо человеческих душ. Люди – и есть единственные монстры, которые ходят по этой земле. А вампиры, оборотни и прочая нечисть – лишь сказки и мифы, призванные отвести внимание от реальных ужасов.
Беззвучно усмехнувшись, Блейд вновь наполнил свою кружку до краёв, удваивая и без того горчащую крепость кофе. Проходя мимо брата, блондин вновь потрепал его по густой, как и у него самого, шевелюре и занял свой стул. Подув на кофе, который дышал жаром, он отставил чашку и подтянул ноги к животу, тоже устраивая их на стуле, взглянул на брата.
– А ты
Брюнет немного помедлил и поднял глаза на брата.
– Да, помню, – кивнул блондин. Он взглянул на кружку с кофе, провёл по её тёплому боку указательным пальцем. – Может быть, не идеально – слишком много лет прошло, но я её помню.
– Жаль, что у нас не осталось ни единой её фотографии, – вздохнул Майкл, опуская плечи и складывая ноги по-турецки, обнимая ладонями чашку с уже приятно-тёплым чаем.
– А ты её не помнишь? Я имею в виду – фотографии? У нас их было много…
Блейд невольно перенёсся мыслями в те времена, когда у них ещё была неполная, но, всё же, семья, когда он не был тем единственным, кто обязан тащить всё на себе, когда по его психике ещё не прошла уродливая и ужасающе глубокая трещина… Он вспомнил, как каждым утром, спускаясь по лестнице, касался кончиками пальцев одной из фотографий, на которой был запечатлён он, его мать и Майкл, точнее, на существование последнего указывал лишь округлившийся живот миссис Билоу. И, пусть отца и не было на этом снимке, но это фото хранило и его дух, его настроение, потому что именно он снимал тогда своих самых любимых людей, улыбаясь при этом во весь рот и думая, что так будет всегда. Но надежда рухнула всего спустя каких-то полгода, когда у Сьюзен – так звали мать Блейда и Майкла – нашли рак четвёртой степени…
И семья, и врачи удивлялись тому, как они смогли не заметить столь крупной опухоли с многочисленными метастазами у беременной женщины, которая ответственно проходила каждое предписанное ей обследование. Наверное, это и есть тот самый фатум, злой рок, про который говорят все и который все клянут. Тогда, в детстве, Блейд тоже так думал. А уже потом, повзрослев, потеряв свои розовые очки, он понял, что никакая это не судьба, а всего лишь очередная человеческая, врачебная ошибка, которая обернулась страшной трагедией.
Впрочем, найди эскулапы онкологию у Сьюзен раньше, это всё равно бы обернулось болью и горем для их семьи. Потому что, по словам врачей, опухоль появилась у неё совсем недавно, вероятнее всего, незадолго до второй беременности или даже вначале её. А, узнай женщина о своём диагнозе, она бы встала перед страшным выбором: погубить себя, сохранив жизнь своему ребёнку, жизни, что зародилась внутри неё, либо убить эту жизнь, своего сына страшной химиотерапией, но спасти себя.
Если брать в расчёт эту информацию, то можно было даже порадоваться за то, что Сьюзен ничего не знала и смогла прожить это время – последнее время своей жизни в счастье и мечтах о счастливом будущем, которому не суждено было наступить.
Но Блейд об этом не думал. Трудно думать в позитивном ключе о том, что погубило самого важного человека в жизни любого – мать. Блейд, вообще, не любил думать о том, что могло бы быть, но не случилось, о том, как было бы, не произойди в их жизни того или иного. Это было. И от этого уже никуда не деться. Потому единственным,
Блейд брезгливо скривил губы, вспоминая такие тёплые и ухоженные руки молоденьких медсестёр, которые осматривали его, помогали встать и так далее.
А ещё он вспомнил пожилую женщину в поношенной одежде, которой не то, что не помогли, ей даже не предоставили место в самой обычной палате и провели до дверей со словами: «Ничем не можем вам помочь». Блондину так запала в душу эта картина, что через пять дней, выписавшись из больницы, он попытался разыскать ту женщину. Но нашёл он лишь информацию о ней и выписку из заключения врачей: «Скончалась 26 сентября приблизительно в 07:40 утра» – это случилось спустя три дня после того, как её выставили за двери больницы. А ещё через три дня не стало того самого доктора, который отдал распоряжение насчёт той пожилой леди, глупая смерть…
– О чём ты задумался, Блейд? – спросил Майкл, поднеся чашку к губам и спрятав за ней пол лица.
– Нужно завтрак приготовить, – продолжая смотреть куда-то перед собой, ответил блондин.
Он подул на кофе и сделал глоток, напиток был всё ещё горячим, но уже не обжигающим. Поставив чашку на стол, Блейд встал и подошёл к плите.
– А я хотел сам завтрак приготовить… – негромко произнёс Майкл.
– Сам? – блондин повернулся и присел на край кухонной тумбочки.
– Да, – кивнул брюнет. – Могу и для тебя приготовить. Конечно, если ты не желаешь на завтрак каких-нибудь особых изысков… Боюсь, с этим я не справлюсь.
– Брось, ты вполне сносно готовишь.
– А сколько раз я сжигал еду?
– Не сжигал дом – это уже отлично, – уверенно ответил блондин и спрыгнул с тумбочки.
Взяв пепельницу, он вновь вернулся за стол. Выудив из кармана серых джинсов пачку сигарет, в которой как раз оставалась последняя, блондин подкурил и, шумно выдохнув горькое облако дыма, сказал брату:
– Да, Мекки, приготовь завтрак, если хочешь, – он сделал новую глубокую затяжку и добавил: – Мне дико хочется курить. Боюсь, если я буду готовить с сигаретой в зубах, то завтрак мой вновь будет полон пепла.
Кивнув, Майкл встал и переместился к холодильнику, открыв его, он спросил:
– А чего ты хочешь?
– Насколько я помню, продуктов у нас навалом, но, пожалуй, я обойдусь чем-нибудь простеньким… – он сделал быструю затяжку и стряхнул с сигареты пепел, но вновь попал мимо пепельницы. – Приготовь мне яичницу.
– Ты просишь её, потому что готовлю я, и ты не хочешь меня утруждать? – спросил брюнет, оборачиваясь и смотря на спину брата.
– Нет, – новая затяжка и снова порция пепла оседает на поверхность стола, пролетая мимо пепельницы. – Я просто хочу её.