Блез Паскаль
Шрифт:
Но Паскаль выступает против эгоистического счастья, когда его достигают, против эгоистического самоудовлетворения и равнодушия к страданиям других людей. Он считает справедливым жертвовать своей жизнью ради общественного блага, что и делают некоторые люди. Он вообще против застывания в состоянии самоудовлетворения перед лицом горестей мира. Не стыдно человеку предаваться печали, говорит он, ему стыдно изнемогать от удовольствий. «Не надо спать!» — взывает Паскаль как бы к совести всего человечества. Паскаль думает, заботится обо всех людях; он — убежденный коллективист, но христианский коллективист. Паскаль ищет всеобщую и единую «духовную пищу», которой можно было бы накормить всех людей. Но он не находит ее ни в земной жизни, ни в философии.
Поскольку собственными силами люди не могут достичь «высшего блага» как бесконечного счастья, постольку, по мнению Паскаля, они должны обратиться
Религиозная мистификация Паскалем проблемы человеческого счастья не должна закрывать от нас ни важности поставленных им вопросов о смысле жизни человека, его нравственном достоинстве, социальных условиях его бытия, ни его подчас тонкого проникновения в душу человеческую. А религиозное их решение у Паскаля есть отражение реального бессилия раннебуржуазного общества обеспечить социальную базу для достойной жизни миллионов и миллионов обездоленных людей.
Существует мнение, что представления Паскаля о человеке проникнуты духом пессимизма, нигилизма и даже мизантропии. Так, Вольтер говорит, что замысел Паскаля состоял в том, «чтобы показать человека в отвратительном свете», что «он пишет против человеческой природы так, как он писал против иезуитов, что он красноречиво оскорбляет род человеческий». В итоге Вольтер считает Паскаля «утонченным мизантропом» (100, 28). Паскалевед М. М. Филиппов полагает, что «иногда суждения Паскаля о человеческом ничтожестве блещут горьким юмором, напоминающим юмор Шопенгауэра» (57, 75).
Но ни то, ни другое мнение нельзя считать справедливым. Конечно, Шопенгауэр многое заимствовал у Паскаля, особенно в своих «Афоризмах житейской мудрости», но мысли Паскаля повернуты у него совсем под другим углом зрения. Самое общее и главное различие между ними заключается в том, что Шопенгауэр — элитарист, а Паскаль — эгалитарист: первый ненавидит и презирает народ, который он называет «чернью», а второй сострадает народу, и для него нет «черни». Юмор Шопенгауэра проникнут не столько болью и горечью за людей (хотя этот мотив иногда встречается у него), сколько злорадством и недвусмысленной издевкой над ними. Ничего подобного нет у Паскаля, который хотя и много пишет о «ничтожестве» человека, но ни в коем случае не является певцом этого «ничтожества». Нет, он не издевается, но поистине страдает от несовершенства человека и сострадает «бедному человечеству» в его тяготах и нуждах. Во-первых, он подтверждает это всей своей жизнью, в которой реально и практически, не жалея личного состояния, любил помогать людям и всегда живо откликался на их нужды, являлись ли они для него «ближними» или «дальними». Какой контраст с Шопенгауэром, который в период революции 1848 г. в Германии проклинал бунтующий «сброд», осмелившийся подвергнуть угрозе «всякую собственность»!
Во-вторых, и теоретически Паскаль не одобрял ненависти, презрения или равнодушия к людям. Он решительно осуждает скептиков, которые, по его мнению, преувеличивают «ничтожество» человека и уподобляют его животному, которое ничего не может знать и живет одними инстинктами. Паскаль против всякой философии отчаяния, отнимающей у человека надежду на лучшее будущее. Если он и говорит о «ничтожестве» человека, то прежде всего с позиций его «величия» и достоинства. Не как враг, но как друг он указывает на недостатки людей, для того чтобы они стремились к лучшему и бесконечно совершенствовались, т. е. чтобы они были достойными своего «человеческого образа». Реального, несовершенного человека Паскаль жалеет, сострадает ему, утешает его. Поэтому можно говорить о гуманизме Паскаля в противовес элитаристскому антигуманизму Шопенгауэра.
Глава V. В плену иллюзий
1. «Тупики» философской мысли Паскаля и антропологическое обоснование христианской религии
Ни одна религия, согласно Паскалю, кроме христианства, не понимает столь хорошо человека во всей его противоречивости, сложности и многоликости, а потому ни одна из них не является истинной. Он сводит «тайну антропологии» к теологии, проделав операцию, казалось бы прямо противоположную той, которую 200 лет спустя осуществит с позиций воинствующего атеизма Л. Фейербах. В «Сущности христианства» Фейербах выдвигает и обосновывает тезис «Тайна теологии есть антропология», исходя из которого «сводит бога на землю», божественную сущность — к сущности самого человека, познание бога — к самопознанию человека, так что в конечном счете «ценность бога не превышает ценности человека» (54, 2, 11; 42). Фейербах формулирует дерзкий вывод о том, что «атеизм… есть тайна самой религии» (там же, 20).
Когда Паскаль пытается обосновать «истинность» христианской религии, исходя из факта противоречивости человеческой сущности, он неявно ставит первую в зависимость от второй: религиозное объяснение человека оборачивается антропологическим обоснованием религии. Получается как бы взаимная обратимость «таинств» религии и «загадок» человеческого бытия. Отсюда выходы возможны как к теизму, так и к атеизму. Паскаль был убежден, что движется в первом направлении, а Фейербах превосходно доказал возможность и даже необходимость движения во втором направлении. Эту двусмысленность тонко почувствовали враги Паскаля — отцы-иезуиты, которые первыми заговорили о его «скрытом атеизме».
В самом деле, бог у Паскаля функционально возникает из глубокой потребности человека к миру и гармонии с самим собой, из стремления «погасить» противоречия своего бытия и познания, объяснить (если не разрешить!) парадоксы в них, восполнить «слиянием» с высшим, идеальным существом, Иисусом Христом, не достающие на земле совершенство и счастье.
«Религия дает человеку идеал, — отмечает Ленин в „Философских тетрадях“. — Человеку нужен идеал, но человеческий, соответствующий природе, а не сверхъестественный» (4, 29, 56). Но Паскаль не находит этого идеала ни в учениях философов, которые все представляются ему односторонними и ограниченными, ни в социальном мире, полном зла и несправедливости, ни тем более в индивидуальном существовании людей, подвластном всем бедам и горестям бытия. В трагической экзистенциальной ситуации, каковой она рисуется Паскалю, бог удовлетворяет не абстрактно-метафизическую потребность разума в мировой гармонии, но сугубо личную потребность сердца человеческого в любви, милосердии, сострадании и утешении. Поистине, как говорит Маркс, «религия — это вздох угнетенной твари, сердце бессердечного мира, подобно тому как она — дух бездушных порядков. Религия есть опиум народа» (1, 1, 415).
Бог, согласно Паскалю, глубоко личный бог, «бог Авраама, Исаака и Иакова, а не бог ученых и философов», как отмечает он в «Мемориале» и в «Мыслях» (14, 618, фр. 913, 449). Трансцендентный и абсолютный бог деистов, а также язычников и эпикурейцев есть творец «геометрических истин», закономерности и порядка в природе, перед которым благоговейно склоняются, почитая в нем «великое, могущественное и вечное существо». Чтобы узреть такого бога, считает Паскаль, достаточно одного созерцания природы, в которой человека поражают гармония, совершенство, простота и предельная целесообразность ее форм. Но перед лицом абсолютного бога, чуждого всего человеческого, равно как и перед «лицом» бесконечной природы, человек чувствует лишь свое ничтожество и не видит путей избавления от него. Потому представления о трансцендентном боге порождают в душе и без того отчаявшегося человека еще большее отчаяние и полную безнадежность. Отсюда вера деистов в абсолютного и всемогущего бога, согласно Паскалю, совершенно «бесполезна и бесплодна в деле спасения людей». «Деизм почти столь же далек от христианской религии, — говорит он, — как и атеизм, который ей совершенно противоположен» (там же, 557, фр. 449).