Блин – гроза наркобандитов

Некрасов Евгений Львович

Много всякой интереснейшей всячины имеется в Венесуэле. Не имеется там только ни одного вашего знакомого, кроме мистера Силкина дяди Миши, который вообще-то живет в Пенсильвании (это, понятно, Северная Америка), но обещал прилететь и встретить вас в Каракасе (а это уже Южная). Причем этот мистер Силкин совсем не лучший ваш знакомый. Мистер Силкин украл Уртику и может выкинуть еще неизвестно какую гадость.

Представьте, что вы долго-долго летите на очень большом самолете «Боинг-767», а время не меняется. Как вылетели в три часа ночи, так и остается три часа ночи. Летите час – время три часа ночи, летите два – три часа ночи, летите четыре часа – время все равно три часа ночи! Потому

что самолет летит с такой же скоростью, с какой вертится Земля. Он летит, и под ним все время чуть-чуть розовые облака. Это позади него все время встает солнце и никак не может встать – самолет от него улетает.

Так вы и засыпаете в три часа ночи. А потом вас будят. Самолет сел. Ему нужно заправиться керосином.

Вы первым делом кидаетесь к иллюминатору, но в него не видно никакой заграничной страны, а видна только стена из стекла и металла, и там, в тусклом свете за стеклами, – пустые коридоры и лестницы. Конечно, эта стена, эти коридоры и лестницы – заграничные, но от этого они не становятся ничуть интереснее.

Дверь самолета открывается прямо в длинный коридор, и по этому коридору вас ведут в совсем неинтересный зал с креслами и автоматами для продажи газировки. Газировка вас не интересует абсолютно. Во-первых, у вас нет иностранных монеток для автоматов, и потом, вы этой газировки напились в самолете так, что булькает в животе. И совершенно бесплатно.

Час или два вы дремлете в этом неинтересном зале, и вас по тому же неинтересному коридору ведут в тот же самолет. Но пока он заправлялся и никуда не летел, солнце успело его догнать и уже утро, и когда самолет начинают вывозить на взлетную дорожку, вы наконец видите заграницу. Вы видите все здание аэропорта, а не одну стену. За аэропортом вы видите сетчатую ограду, а за оградой шоссе, и по нему редко проезжают машины. Вы видите сотни самолетов, которые взлетают, садятся, едут по дорожкам за впряженными в них низкими оранжевыми тягачами и просто стоят.

Самолеты – это интересно всегда. Но все равно вы совершенно не чувствуете, что оказались за границей.

– Я летала с папой в Новосибирск, – сказала по этому поводу Ирка, – так там совершенно тоже самое. Только еще в самолете дают курицу с зеленым горошком.

Самолет взлетел, и опять под ним были облака, только не розовые, а белые, а под облаками – невидимые заграничные страны, потом невидимый океан, океан, океан и опять невидимые страны.

Газировку давали непрестанно, но сколько можно пить газировку? А еще крутили кино на английском языке. Блинков-младший неплохо понимал, что там к чему. Скажем, плохой парень хватает красивую девушку за руку и тащит ее танцевать. А хорошему парню тоже хочется потанцевать, но как ему объяснить девушке, что он хороший? Тогда он и говорит ей: «Траст ми», то есть «Доверься мне». И девушка моментально понимает, с кем идти танцевать, а кто и без нее перетопчется. А потом он побеждает всех плохих и, понятно, кричит: «Аи дид ит!» – «Я сделал это!» В общем, скукота ужасная, если смотреть много часов подряд. Блинков-младший спасался чтением «Белого Ягуара – вождя араваков», которого знал почти наизусть.

И в другом самолете, тоже «Боинге», но поменьше, опять крутили кино и давали газировку, только кино было на испанском языке. Блинков-младший всего себя отсидел. Если встать, ноги подкашивались, и в них бегали горячие иголочки.

В Каракасе случилась неприятность. Таможенный чиновник в фуражке с золоченым витым ремешком увидел в багаже старшего Блинкова гербарные сушилки. Это деревянные рамки величиной с газетный лист, на которые натянута обычная металлическая сетка. Между рамками, проложив бумагой, зажимают растения, которые хотят засушить.

Так вот, чиновник

никак не мог взять в толк, зачем было старшему Блинкову везти через полмира старые облезлые рамки. Он все время повторял: «файв доллар», дескать, пятерка – красная цена этому барахлу. А старший Блинков не мог объяснить, что дорожит этими рамками, потому что сделал их еще когда был студентом и с тех пор они побывали с ним во многих экспедициях. Такие вещи трудно объяснить некоторым людям, даже когда разговариваешь с ними на одном языке, а тут старший Блинков говорил по-английски, а чиновник – по-испански.

Рамки простукали, просветили рентгеновским аппаратом, а одну даже распилили. Старший Блинков тяжело вздыхал и говорил Ирке и Блинкову-младшему, что Венесуэла – мировой центр контрабанды наркотиков, поэтому здесь такие придирчивые таможенники. Они должны разыскивать в багаже пассажиров запретные вещи.

В конце концов рамки на всякий случай конфисковали, как говорят таможенники, когда что-нибудь отбирают насовсем. Хотя, конечно, ничего запретного в них не было.

Когда Блинковых с Иркой отпустили, остальные пассажиры давным-давно прошли таможню и разъехались. В большом зале аэропорта остались одни таксисты и мальчишки-носильщики. Таксисты все сразу стали кричать, что отвезут их в гостиницу («отель» – это Блинков-младший понял), а мальчишки молча хватали чемоданы и тащили их неизвестно куда.

Мистера Силкина не было, хотя он обещал встретить их в аэропорту. Блинковы с Иркой гонялись за мальчишками, отбирая свои чемоданы, и не знали, что делать.

Тут, к счастью, пошли пассажиры с другого самолета. Таксисты с мальчишками набросились на них.

Старший Блинков посадил Ирку и Блинкова-младшего на спасенные чемоданы и пошел звонить. У него был какой-то каракасский телефон, который дал ему мистер Силкин.

– Как будто и не Южная Америка, – сказала Ирка. – Я с папой летала в Азербайджан, так там абсолютно то же самое: все смуглые и говорят не по-русски.

– Много ты понимаешь, – сказал Блинков-младший.

– А вот и понимаю, – сказала Ирка.

Блинков-младший для профилактики стукнул ее по голове «Белым Ягуаром – вождем араваков». А Ирка вместо того, чтобы по-нормальному дать сдачи, заплакала.

– Ладно, ты чего? – утешил ее Блинков-младший.

– Я очень боюсь за папу, – сказала Ирка сквозь слезы. – У меня больше никого нет во всем мире, только папа. И я боюсь, что его застрелят в командировке.

Старший Блинков вернулся с каким-то усатым испанским доном или, может быть, идальго. Оба довольно улыбались, но улыбка старшего Блинкова не шла ни в какое сравнение с улыбкой этого скорее всего дона. Дон скалился, как будто у него было не тридцать два зуба, а все сто. Каждый зуб сиял и пускал солнечные зайчики. Сто первым зубом казался сам дон, одетый с ног до головы в белое. Белые туфли, белые носки, белые брюки, белая рубашка с короткими рукавами и белая панама. Только смешные острые усики дона были черные, и казалось, что сейчас появится доктор из рекламы зубной пасты и, указывая на эти черные усики, скажет страшным голосом: «Это кариес!»

Под мышкой дон держал картонку с крупной надписью: «Blynkov».

– Прилетел нас встречать, а сам сидит в баре, кофе пьет, – осуждающе сказал старший Блинков.

Дон разулыбался просто до невозможности, показав еще по меньшей мере двадцать зубов.

– Буэнос диас! – сказал он Блинкову-младшему с Иркой и потряс картонкой. – Блинков?

– Блинков, Блинков, – не вдаваясь в подробности, подтвердил Блинков-младший.

– Кузина, – пискнула Ирка, но дон уже не слушал. Подхватив сразу три чемодана, он помчался куда-то в глубь аэропорта, мимо стойки, где таможенники осматривали багаж пассажиров.