Ближе к истине
Шрифт:
— Какой оптимизм?
— Ну, Царствие Небесное и прочая чепуха. А Иуда, он, брат, умный и дерзкий человек. Ты когда-нибудь думал о разнообразии мотивов предательства? Они бесконечно разнообразны. У Азефа была своя философия. Глупо думать, что он предавал только ради заработка. Знаешь, если б Иуда был убежден, что в лице Христа перед ним сам Иегова, — он все-таки предал бы его. Убить Бога, унизить его позорной смертью, — это, брат, не пустячок!»
Большой знаток жизни и творчества Л. Андреева, литературовед А. В. Богданов приводит описание дочерью Андреева Верой Леонидовной картины отца: «В холле наверху висела картина, нарисованная папой разноцветными мелками. Это головы Иисуса Христа и Иуды Искариота. Прижатые
И далее:
«И странная вещь: несмотря на то, что сходства нет никакого, по мере того, как всматриваешься в эти два лица, начинаешь замечать удивительное, кощунственное подобие между светлым лицом Христа и звериным лицом Иуды Искариота — величайшего предателя всех времен и народов. Одно и то же великое, безмерное страдание застыло на них…
Кажется, что от обоих лиц веет одинаковой обреченностью».
Итак, по мысли Л. Андреева, в картине и в повести «Иуда Искариот» предательство и благородство повенчаны одним терновым венцом. Мало того, в повести он откровенно симпатизирует Иуде. Он и умен, и хитер, и изворотлив, напорист, даже бесстрашен… Правда, завистлив сильно, нечист на руку и болезненно тщеславен. Откровенно говорит об этих своих пороках и не открещивается от них. Автор клеймит его самыми страшными слова
ми, но глубоко сочувствует ему. Потому что считает, что он искренне страдает, путаясь в тенетах своих грязных страстей. Не менее, а может даже более, чем Христос от своих мучителей. Автор ярко живописует сверхчеловеческие страдания Иуды, которые он якобы испытывает в безднах мерзких своих поступков. И одно из самых страшных страданий его — это любовь к Иисусу Христу. Он его любит и одновременно ненавидит смертной ненавистью. За то, что он первый, за то что он, Иисус, благородный, всеми любимый. И он, Иуда, хочет лишь одного — быть к нему ближе всех. Никому в мире он не хочет уступить первого места возле Иисуса Христа. Он и предает его, обрекая на смерть, лишь для того, чтоб он больше никому не достался. Сам через два дня уходит в мир иной, повесившись на дереве, мучимый не столько угрызениями совести, сколько желанием и на том свете быть ближе всех к нему. В подтексте повести это звучит как невиданное упорство в любви, достойное уважения.
Этот беспримерный эгоцентризм Иуды Андреев силою своего таланта возносит так высоко, расцвечивая над образом Иуды такой грандиозный «фейерверк» мерзостей; так глубоко проникает в психологию иудиного существа и так выворачивает его наизнанку, что начинаешь терять чувство реального восприятия этого чудовища всех времен и народов и невольно проникаться участием и даже жалостью к падшему человеку до немыслимо отрицательной отметки.
Христос же, при всей его благообразной внешности и благородных поступках, показан инертным, загадочно скрытным, бесхарактерным. Даже тогда, когда узнает о краже Иудой из их общественной казны. Он ходит по миру вечно раздвоенный, неуверенный в себе и вообще какой-то аморфный. Получается как-то, что и любить-то его не за что. Тем не менее все от него без ума. Иуда тоже. А учитель ходит безмолвный, с печальными глазами, усталый и непонятный. И вовсе он не выглядит болельщиком и заступником человеческим. Эта его всечеловеческая миссия просто продекларирована. Так что даже простое сравнение «Иуда — Христос» получается в пользу Иуды.
Мы теперь понимаем с высоты нашего времени, что так было задумано автором. Ему надо было доказать изобретенную им формулу: «Всякая правда есть лишь новая, но еще не доказанная ошибка…» В том числе и хрестоматийная правда о том, что Христос — хороший еврей, а Иуда —
плохой. Сделаем вид, что он доказал нам свою формулу. Свою правду. И тут же зададимся вопросом: а не есть ли эта его правда — «новая, но еще не доказанная ошибка»? И вообще, зачем понадобилось Андрееву опровергать веками утвердившуюся
Трудно даже предположить, что во время написания своей повести «Иуда Искариот» Леонид Андреев не понимал, что, по сути дела, выступает против христианства и льет воду на мельницу другой веры. Если это так, то перед нами встает жуткий вопрос: на чью мельницу он льет воду?
Когда вчитаешься в литературно — идеологическую, если можно так выразиться, борьбу времен Андреева — Бунина, то становится совершенно очевидно, что главная борьба за пальму первенства в литературе, что было и есть во все времена, развернулась между этими двумя ярчайшими писателями того времени. Это видно по ядовитым замечаниям Бунина в адрес Андреева. Не отрицая бесспорного таланта, он отмечал, что в нем «нет настоящей культуры». И нашумевшую «Жизнь человека» Андреева он обсмеял. Андреев, в свою очередь, не упускал случая принизить Бунина. При внешнем благожелательстве подспудно между ними шла трудная борьба.
Точку в этой борьбе могло поставить лишь одно — присуждение Нобелевской премии.
Премия, как известно, была присуждена Бунину в 1933 году. А кто заседает в комитете по Нобелевским премиям? Ясное дело кто. И задача состояла, и теперь состоит, не столько в том, кто талантливее, а в том, кто лестнее скажет о тех, кто преобладает в комитете.
Андреев написал своего «Иуду». Бунин «Окаянные дни». Эти два произведения и могли быть брошены на чашу весов.
Но Бунин, кроме «Окаянных дней», еще и съездил в Палестину. И возвестил всему миру, сколь прекрасны святая страна и ее люди. О том, какие здесь «энергичные и способные сионисты». А Андреев хоть и копнул глубже, принизив христианство и возвысив иудаизм, «засветился» в конце повести, написав буквально следующее: труп Иуды «бросили в глухой овраг, куда бросали дохлых лошадей, кошек и другую падаль».
Вместо триумфа Андреев поимел, вполне заслуженно, прохладное отношение христиан. Он изрядно подзабыт и соотечественниками.
Повесть «сделала», по выражению Горького, много
шума. И получила крайние оценки в обществе — от восторга до проклятия.
Восторгались, очевидно, те, кто от природы предрасположен к предательству, предписанному Катехизисом; проклинали, естественно, истинные христиане, которые поняли не только то, что их в очередной раз предали, а и то, что отныне человечество получило из рук самого популярного в те времена писателя как бы индульгенцию на право предавать. И хотя история человечества знает немало примеров мерзкого предательства, начиная от Иуды и Брута, предавшего Цезаря, с появлением повести Андреева, оно приобрело статус вполне терпимого качества человеческой натуры. И мы стали свидетелями грандиозных предательств, начиная от псевдореволюции 17–го до нынешних дней.
Дурной пример заразителен: обрусевших робеспьеров бросил на плаху Иосиф Сталин, его распял на культе личности Никита Хрущев. Хрущева подсидел Брежнев. Внуки и правнуки робеспьеров предали революцию, которую импортировали в Россию. И туг же, не переводя дыхания, предали и предают Россию, русский народ.
Вы посмотрите, что делается в России! Новые русские предали свой народ, бессовестно присвоив его достояние. Теперь предают друг друга. Даже отстреливают. Парламентарии предают своих избирателей. Их избрали для того, чтобы они остановили развал страны. А они…
Предательство стало модным. Предают друг \руга друзья, коллеги по работе, творчеству; разного рода партийцы, перебегая из партии в партию, предательство в армии. (Президент уже вышел из себя: «Солдат худеет, генералы жиреют»), А что творит интеллигенция, радио, телевидение! Народ нищает, бомонд жирует. Разве это не предательство?! Предают друг друга влюбленные. Предают друг друга супруги, дети — родителей, родители — детей. Подражая нескончаемым выморочным по мысли и душевности телесериалам.