Ближе к истине
Шрифт:
что-то промелькнуло мимо. Изогнулся, запрокинул голову, посмотреть во след мелькнувшему предмету: черный плавник между раскатистых волн. Покосился влево — и там! Акулы! По затылку скользнул морозец ужаса. Присматриваются гады! Только подумал об этом, как сильный рывок чуть было не разорвал его пополам. Фуфайку сорвало с одной руки. Еще рывок. Послабее. Благодарение Богу! Если б не фуфайка, быть ему уже без головы. Он обеими руками ухватился за уцелевший рукав. Спасительница. Пусть рвут пока фуфайку. А потом он что-нибудь придумает. Что? Что можно придумать, когда до тебя уже добрались?!.
Эта жуткая мысль мигом вышибла из головы страхи о том, что он, связанный
Изловчившись, он снова цапнул по пояснице. И снова. И еще. Кажется, нож на месте. Вырвал его из-за пояса вместе с чехольчиком, перехватил в зубы, обнажил, изогнулся резко и чикнул лезвием по веревке, больно впившейся в ноги выше щиколоток, И… Неудачно. Изловчился во второй раз. Опять неудачно. Тогда он согнулся, ухватился за холошню собственной штанины, чтоб подольше продержаться в таком положении. Увидел надрез на веревке, чикнул по нему что было сил и отвалился. Его неожиданно накрыло следом бегущей волной. Как бы бросило в глубину. Он не успел даже хватить воздуха. Испугался, забарахтался отчаянно. И… вынырнул. Огляделся, Корма сухогруза удалялась. Все! Оторвался. Теперь что?
У зеков на палубе вытянутые лица — не поймут, как это он оторвался. Машка стрельнула в воздух. Кто-то подал ей винтовку. Задохлик с белым кашне на шее, размахнувшись, кинул в него пожарный багор…
В это время его сильно трепануло. Он огляделся и увидел, как, разрезая воду, от него удалялся черный плавник. Вслед за плавником всплыла растерзанная фуфайка. Все! В следующий заход ему не миновать акульих зубов. Вот когда он пожалел, что не на пароходе. Пусть в душном трюме, пусть в окружении хищной шпаны, пусть в голоде, но лишь бы не в океане среди акул. А корма все меньше, и люди на палубе кажутся уже темными штришками…
«Все!» — отстраненно и теперь совсем безнадежно подумал он про себя. Как-то бестрепетно огляделся, готовый принять смерть: меж танцующих волн кружат несколько черно — зловещих плавников. Это конец. Это единственный исход! Другого не дано. Он понимал это умом, хотя душа противилась этому ужасному, бессмысленному концу. «Нет! Не может быть!..» Такой протест судьбе он испытал в Южной Озерейке, под шквальным огнем. Смерть витала возле, со всех сторон, а внутри — взведенная пружина жажды жить. Она как бы вытесняла из сердца страх. Как инородное, чуждое чувство…
На несколько мгновений ему показалось, что эго вовсе не океан, что это всего — навсего речная запруда в балке возле родительского дома, где плескались жарким летом с мальчишками. И это вовсе не акульи плавники скользят вокруг него, а «жучки — сухарики», которых они ловили в ладошку и нюхали. Вспомнился рассказ бывалого моряка дальнего плавания — ни в коем случае не проявлять страх и панику перед акулами. Они каким-то образом улавливают состояние жертвы, вибрацию испуганного сердца. А может, запах адреналина. И тогда безбоязненно нападают. Но если от жертвы не исходят сигналы страха, они трусливо осторожничают. А когда жертва сама проявляет агрессию, — отходят подальше.
Видно, готовность принять смерть и эти странные видения детства вызвали в нем ощущение отстраненности от ужасной действительности. Будто это не он, а то, что происходит, — происходит не с ним. Будто он парит в небе над морем и видит, как некто торчит в океане поплавком, вертит головой, а вокруг него
И… О чудо! Самовнушение помогало: отчаянное смятение в душе постепенно испарялось. Он плыл спокойно навстречу низкому солнцу, кинжально слепящему глаза и мысли. Стянул с руки огрызок фуфайки и отпустил по воле волн. Поднырнул и сбросил с себя раскисшие от воды
ботинки. Стало легче держаться на воде. Настывшее тело стало как бы невесомым. И такой вот облегченный, вроде бестелесный и равнодушный ко всему, он казался сам себе нереальным. И как бы весело — агрессивным по отношению к кому-то или чему-то. Источающим стрелы вокруг себя. Уверенным, неуязвимым. Краем мысли отмечая про себя, что и в самом деле акулы не решаются напасть. Уже бездна времени прошла, а он живой. Еще несколько мгновений после того, как он осознал, что цел и невредим! И еще… А он все плывет. Чем-то это объяснить?..
А потом наступило состояние какого-то осознанного бессознания. Он утратил чувство реальности. Плыл и плыл, почти автоматически двигая руками и ногами, стараясь поменьше глотать воды встречного наката. Волна довольно высокая. И время от времени нещадно накрывала его с головой. Порой ему казалось, что он уже тонет. Но вдруг снова поверхность, воздух, солнце…
Он отметил про себя, что солнце стало выше, что вроде пригревает. Ветер стал тише, накат волны ниже. Вместе с осознанностью воздуха, солнца, ветра пришло сознание опасности, за которым страшно маячило сознание ужаса. И чтоб избавиться от него, он снова стал смотреть на солнце, слепя глаза и мысли, силясь отринуть от себя наплывающее бессознание. Оно подкрадывается откуда-то снизу, к сердцу, потом переливается в виски и в лобовую часть головы. Оттуда молнией ударяет в солнечное сплетение и сладостно растекается по всему телу. Это уже смерть.
Вдруг в мареве отблесков над океаном увидел силуэт корабля с острыми жалами пушек. Поодаль от него — другой. Поменьше. А дальше третий… Первой мыслью было — за ним вернулись, чтобы добить. Нелепо, конечно. Но вот показалось.
Корабли быстро приближались. Особенно один из тех, что поменьше. Вот он как бы раздвоился. Отделившаяся крохотная часть стремительно кинулась к нему. Промчалась мимо него, подняв высокие волны, накрывшие его с головой. Его заколебало на этих волнах. А потом…
ГЛАВА 13
Павел очнулся в теплой каюте, на подвесной койке. Возле него сидел человек в белом халате. Он кивнул согласно головой, когда Павел пробудился. Мол, хорошо!
— Где я? — разомкнул Павел разъеденные морской водой губы. — Что произошло?
Доктор помог ему сесть в постели.
— Это я должен у тебя спросить, милок, что произошло. Хотя ничего не надо говорить, все и так понятно.
Павел огляделся. Под ним белоснежная простыня, на нем шерстяное одеяло с пододеяльником. Просторная рубашка с длинным рукавом. Откинув одеяло, он увидел, что на нем кальсоны с распущенными завязками на щиколотках. Почему-то подумал: «Непорядок!» — и хотел было завязать их. И не смог дотянугься. Доктор отстранил его, сам управился с этими завязками.