Ближние горизонты
Шрифт:
Я молчал. Я слушал Ключника и неотрывно смотрел на кисти его рук. Они были молочно-белыми, узкими и неестественно вытянутыми. Их непропорциональность во многом объяснялась длиной пальцев. В них совершенно не было мягкости. Длинные фаланги пальцев имели мощные хрящевые соединения и были оплетены лишь лентами сухожилий, строение которых во всех деталях можно было рассмотреть под тонкой кожей.
Ногтей на пальцах Ключника не было. Они были вырваны. Ногти на пальцах олицетворяли когти зверя, а в руках Ключника не было места его проявлениям.
Руки Ключника можно было назвать уродливыми, потому
Глядя на холодные, злые руки, я понял, что, говоря о подвиге, Ключник испытывает меня.
— У меня нет желания совершать подвиг, — сказал я. — Пусть об этом мечтаю те, кто не видел этой жизни. Я хочу просто делать то, что могу. Именно могу, а не должен. Я никому ничего не должен.
— Так ли это на самом деле? — Усилился дождь.
— Так.
— Кто-нибудь учил тебя этому? — спросил Ключник, и дождь совсем рядом живой полосой с шумом пробежал по листве.
— Да, — ответил я, — Храм научил меня.
— Люди Храма? — уточнил Ключник, и я почувствовал, как за дождем пришел холодный ветер.
— Нет, меня научил сам Храм. Он дал мне достаточно времени, места и покоя, чтобы я все понял.
— Правильно, — сказал Ключник, и дождь мгновенно стих. Ушел ветер. Больше в голосе Ключника не было места эмоциям. — Люди говорят много. Только Храм молчит. Своим молчанием он приближает нас к истине.
Вокруг меня стояла тишина. Ключник говорил со мной. Слова его шли из глубин камней Храма. Они прорастали новыми деревьями в лесу и тянулись к небу. Слова падали с неба каплями прохладного дождя. И где-то посередине, там, где был Храм, где был лес и где был дождь, слова Ключника сплетались в сложный узор, распутав который, можно было понять смысл жизни. Храм слушал наш разговор и, как всегда, хранил молчание.
Было тихо. Я слышал, как утренняя роса скатывается по позеленевшим ячеистым стенам Храма. Я слышал, как она, вытягиваясь под собственной тяжестью, звонко капает в заполненные водой каменные чаши. Как потом вода, подчиняясь ритму капель, выплескивается за края этих чаш, облизывая камень и наполняя его глубиной и свежестью мокрого темно-серого цвета.
В этот момент я вспоминал арену и черепа героев. Мне представилось, как роса собирается в их пустых глазницах, а потом слезами скатывается по белым костям на пахнущий утром и помолодевший за ночь черный камень трибун.
Ключник не пытался внушить мне свое видение мира. Нет, слова его были естественны. Они были частью Храма. Частью его выложенных плитами площадей. Частью его вековых деревьев, растущих на немногочисленных клочках голой земли. Частью его неба. Все вокруг было Храмом, дышало тишиной и отпущенным для жизни временем.
— Ты должен знать, — говорил со мной Ключник, — там, куда ты отправишься, покоя не будет.
— Я понимаю это.
— Не спеши говорить, что понимаешь. Вдумайся. Покой уготован для всех, кроме тебя и таких, как ты. Справедливо ли это — покой для большинства?
— Не
— Тебя это на самом деле не волнует? — спросил Ключник.
— Да, — настала и моя очередь улыбнуться своим воспоминаниям. — Сегодня в лесу я встретил умирающего волка. Эта встреча открыла мне глаза. А покой, ну что ж, я постараюсь найти его в самом себе. Надеюсь, что мне это удастся.
— Хорошо, — сказал Ключник.
И вновь тишина. Кругом тишина. Тишина спокойная. Тишина размеренная. Тишина легкая. Невесомое облако тишины. Покой. Нужно наслаждаться самой возможностью покоя, пока для этого не нужно прилагать максимальных усилий. Пока покой достижим и не требует от тебя жертвенности.
Я прислушивался к своим ощущениям. Я не хотел поймать самого себя на лжи. Вот я такой уверенный в своих силах, смотрю на Храм, наслаждаюсь покоем и тишиной, слушаю Ключника, могу различать два мира и, что самое главное, могу подчинить их себе. Готов ли я на самом деле расстаться со всем этим? Что, если я обманываю себя? Разве можно потерять все это? Каково это — существовать в стороне от привычного мира и знать, что возвращение невозможно.
Я стал перебирать все то, что мне было дорого. Среди хаотично возникающих картин прошлого было разное. Да, они были приятны и близки. Среди них было и хорошее, и плохое. Обычные воспоминания обычной жизни — я положил их на одну чашу весов. На другую чашу я положил осознание того, что, как бы ни были приятны и близки подобные воспоминания, у них у всех был один большой недостаток — все они были прошлым. Жить только прошлым — занятие убогое и недостойное.
Качели весов долго не хотели останавливаться. То одна, то другая чаша опускалась вниз, под тяжестью того, что правильно и неправильно. Ностальгия и теплота боролись с циничными оценками и отрезвляющим воздействием опыта. Чаши долго ходили из стороны в сторону, пока не замерли, уравновесив друг друга. Я с облегчением понял, что не обманываю себя. Я был готов. Я смогу найти покой в самом себе. Я справлюсь.
— Будет больно, — сказал Ключник.
— Я справлюсь, — повторил я вслух.
Во мне не было жалости. Я убил свой страх. Теперь я понимал, что избавился от сомнений, значит, я смогу справиться с болью. Я и раньше умел справляться с ней, но сомнения усиливают страдания, причиняемые болью. Теперь я смогу свести их к минимуму.
— Ты все хорошо обдумал? Это твой последний шанс что-либо изменить.
— Я ничего не хочу менять.
Я с удивлением посмотрел на Ключника. В нашем с ним разговоре я вдруг почувствовал какой-то скрытый смысл. Что-то было не так. Он словно упрашивал меня отказаться. Это не были обычные предостережения обо всех опасностях, что ждут меня впереди. Нет. Сейчас он настойчиво убеждал меня отказаться.
Неожиданно Ключник встал и подошел к краю террасы.
— Подумай, какой властью ты можешь обладать, — сказал он, не поворачиваясь ко мне, и в этот момент яркое солнце вновь ослепило меня. — Откажись. Займи мое место, а я пойду вместо тебя. Ты станешь старшим Ключником. Тебе будет подчиняться Закрытый мир. Ты сможешь пользоваться своими новыми возможностями. Сила будет подчиняться тебе. Слабость будет у тебя в услужении. Цари будут приходить к тебе на поклон.