Близко к сердцу. Истории кардиохирурга
Шрифт:
Мы двигались вперед около получаса. Спёртый воздух, мёртвая тишина, давящая атмосфера подземелья. Становилось по-настоящему страшно.
– Макс, может, пойдём назад? – по очереди обращались мы к нему, как к идущему (ползущему, протискивающемуся, скользящему) впереди колонны.
– Ещё немного, пацаны, надо обязательно дойти до следующего люка, – раз за разом, как заклинание, повторял Макс, но в голосе всё больше чувствовалась неуверенность. Наконец, в лучах фонаря мелькнул поворот трубы.
– Ну вот, дождались! – радостно воскликнул Тима. Макс громко похлопал по трубе, я свистнул,
Мы в западне! Кажется, что дышать уже нечем, тошнит и кружится голова, продираться обратно никак не меньше получаса, а быстрее из-под земли не выйти.
– Ничего не поделаешь, надо идти дальше, – нерешительно, но громко сказал Макс.
– Неужели ты не видишь, что все устали? Мы ползём неизвестно куда, – вспылил Тима. Я посмотрел на его испачканную, местами порванную дорогую кофту и пыльные, потерявшие свой изначальный цвет джинсы и понял – дома ему здорово достанется.
– Лично я вообще никуда не пойду, – обречённо сказал Хоха. – Останусь здесь. Пускай меня достают спасатели.
Мелкие в унисон заплакали.
– Американских фильмов ты пересмотрел, нет у нас никаких спасателей, а пожарные в такой узкий проход никогда в жизни не полезут. Крысы вас съедят, вот и вся любовь, – огрызнулся Макс. – Надо решать – либо вперёд, либо назад.
Как ни трудно было себе в этом признаться, но каждый из нас понимал: идти назад слишком долго, а впереди наверняка должен быть выход на поверхность.
Уверенности нам придала свечка, которую предусмотрительно захватил с собой Хоха. Свечу поставили на трубу сразу после поворота, отметив таким образом начало нового этапа нашего пути. Оглядываясь назад, мы ещё долго видели её мерцающий огонь.
– Надо же, какую надежду может давать маленькая свечка в тёмном подземелье, – подумал я.
Наконец, когда чувство времени было уже окончательно потеряно, впереди забрезжил дневной свет и проявились очертания лестницы. Макс добрался до неё первым, ловко подтянулся на руках, подставил под люк спину и… натужившись, замер в таком положении на несколько секунд. Я увидел, как его лицо побагровело, а затем внезапно стало бледным. На шее напряглись канаты вен. Макс зажмурил глаза и натужно застонал. Люк не поддавался. Видеть свет из глубины подземелья и не иметь возможности дотянуться. В такой момент как нельзя лучше понимаешь тюремных узников и попавших в завал шахтёров. Хорошо, что недавно в одной научно-популярной книге я прочитал об опасности паники под землёй. Паника заставляет человека потеть и дышать, сгорает дефицитный кислород, становится нестерпимо жарко.
– Пацаны, если запаникуем, задохнёмся, – я неуклюже попытался разрядить обстановку. Мелкие снова заплакали. Задыхаться никому не хотелось.
– Мы просто спокойно дойдём до следующего люка или вернёмся назад, – прошептал Тима. – Третьего не дано.
К счастью, идти пришлось недолго. Через несколько минут в конце тоннеля вновь заблестела паутина солнечных лучей, сладковатый запах горячих труб разбавило долгожданными нотками весеннего вечера и неожиданным
– Представляете, если мы вылезем за городом, – вздохнул Хоха.
– Это невозможно, – оборвал его Макс. Понятно, что сейчас он думал лишь о том, чтобы удалось открыть люк.
Макс поднялся на лестницу, упёрся руками в бетонные стены и начал медленно распрямляться. Раз, два – стоявшие внизу скрестили пальцы и затаили дыхание. С натужным скрипом люк сдвинулся с места, на мгновение замер, но сразу же сдался, лязгнул и пошёл кверху. Яркий свет ударил в глаза. Макс качнулся в сторону, перекинул люк с позвоночника на правую лопатку и завалил на бок. Есть! Выход из подземелья свободен. Мы с Тимой мгновенно забрались на лестницу и оказались рядом с Максом. Впереди, насколько хватало глаз, простирался идеальный газон.
– Мы на гольфе! – в унисон закричали все втроём, гулкое эхо рухнуло вниз и откликнулось где-то за поворотом подземелья. Мы были не просто на гольф-поле, вход на которое советским гражданам был запрещён. Мы оказались на противоположном его конце, пройдя по подземному лабиринту неприступный забор, строгую охрану, флажки и песчаные ловушки, обогнули озеро и оказались около клубного ресторана. Пруды, которые многие из нас помнили полными мусора и коряг, были вычищены, их берега укреплены крупными просмолёнными брёвнами. В центре главного пруда бил фонтан. Над всем этим великолепием доминировал белоснежный ресторан с улыбающимися на террасе гостями, официанты в стильных поло лавировали между столиками, нагруженные большими серебристыми подносами. Играла живая музыка.
Каждый из нас, за исключением мелких, помнил это место раньше – овраг вдоль старицы Сетуни, вечно загаженные пруды, в одном из которых нашел своё последнее пристанище ржавый бульдозер, пустырь с холмами и колдобинами, непролазная весенняя грязь, стаи бездомных собак и полчища одичавших крыс. Место слыло небезопасным, вечером его обходили стороной. Но два года назад первое дуновение перестройки привело на эту землю известного шведского хоккеиста Свена Тумба-Юханссона. Он сумел как-то убедить союзное руководство сдать пустырь в аренду на пятьдесят лет и открыть первый в СССР гольф-клуб.
Сначала шведы сняли с пустыря верхний слой почвы и увезли её в неизвестном направлении.
– Фонит! – замер напуганный недавним Чернобылем микрорайон. Некоторые даже выходили на пустырь с дозиметром, но он ничего не показал. Вереницы импортных самосвалов в очередь работали с утра до вечера, темпы стройки настолько восхищали привыкших к советскому долгострою граждан, что на земляные работы ходили смотреть, словно в кино. Когда дело было сделано, настала очередь укладывать новый грунт, оказавшийся отборным мелкозернистым чернозёмом. Сначала его сваливали в большие кучи по периметру пустыря и развозили по полю маленькими юркими тракторами, но с наступлением темноты к холмам выстроилась очередь из дачников и любителей комнатных растений. Через пару дней «сходить за шведской землёй» стало любимым развлечением местных, через неделю начали приезжать люди со всей Москвы. Шведы изменили тактику, теперь самосвал сбрасывал грунт непосредственно в нужное место. Ручеёк любителей чернозёма пересох.