Близнец тряпичной куклы
Шрифт:
Однако единственным, чье общество мальчик мог выносить, оставался Ки, и в последующие дни мальчики вдвоем проводили большую часть времени вне замка. В первые четыре дня траура поездки верхом были запрещены, как и горячая еда и огонь в очаге, так что Тобин и Ки бродили по лесным тропинкам и по берегу реки.
Ощущение внутренней пустоты сохранялось, даже Ки, похоже, заметил это и стал необычно молчалив. Он никогда не спрашивал, почему Тобин не плачет по отцу, хотя сам часто лил слезы.
И он был не единственным. Тобин часто замечал, как вытирают глаза Нари и Фарин, да и многие солдаты в казарме.
Третья ночь после бдения оказалась очень жаркой, Тобин не мог уснуть и лежал, глядя на танцующих вокруг ночника ночных бабочек и прислушиваясь к кваканью лягушек и стрекоту цикад на лужайке. Ки крепко спал, вытянувшись на спине и открыв рот, его голая грудь была вся в каплях пота. Правая рука Ки почти касалась бедра Тобина, пальцы его иногда подергивались, когда мальчику что-то снилось. Тобин позавидовал тому, как легко удалось уснуть его другу.
Чем больше Тобин хотел уснуть, тем безнадежнее бежал от него сон. Глаза его казались ему такими же сухими, как остывшие угли в очаге, а сердце колотилось так, что сотрясало, казалось, постель. Луч лунного света падал на кольчугу на подставке в углу, рядом с доспехами лежал и меч, который, как сказали Тобину, принадлежал теперь ему. Слишком рано для меча, с горечью подумал Тобин, слишком поздно для кольчуги…
Сердце мальчика колотилось все сильнее. Выскользнув из постели, Тобин натянул мятую рубашку и прокрался в коридор. Внизу в зале, как знал Тобин, спали слуги, но если подняться на третий этаж, можно найти Аркониэля, который, должно быть, еще не лег. Впрочем, разговаривать с ним Тобину не захотелось, и он прошел в игровую комнату.
Ставни были открыты, и все заливал лунный свет. В призрачном сиянии игрушечный город казался почти реальным. На мгновение Тобин представил себе, что стал совой и летает над ночным Эро. Однако стоило мальчику приблизиться на шаг, и город снова стал всего лишь игрушкой, прекрасной игрушкой, подаренной отцом, рядом с которой, рассматривая улицы и дома, они провели вместе столько счастливых часов.
И еще отец называл ему имена цариц…
Тобину больше не нужно было вставать на стул, чтобы дотянуться до полки, где хранилась шкатулка с фигурками. Усевшись на полу, мальчик выстроил цариц и царей на крыше Старого дворца: Фелатимос и его дочь, царица Герилейн Основательница, как всегда, оказались рядом, затем шла бедная отравленная Тамир, жертва честолюбия своего брата… За ними выстроились Агналейн Первая, Клиа и все остальные и, наконец, бабушка Агналейн Вторая, безумная сама и передавшая безумие дочери… На уроках истории Аркониэль рассказывал о них всех гораздо подробнее, чем отец или Нари. Тобин знал о клетках для обреченных и о виселицах, обо всех отравленных или обезглавленных супругах бабушки. Неудивительно, что народ не возражал, когда дядя Эриус отмахнулся от пророчества и занял трон после ее смерти.
Тобин вынул из шкатулки последнюю, многократно чиненную деревянную фигурку: «царь-твой-дядя». Он все еще оставался для мальчика лишь историческим персонажем, мельком увиденным однажды из окна.
Он увез маму с собой.
Тобин повертел фигурку в руках, вспоминая,
Раздался тихий треск, и Тобин удивленно моргнул: оказалось, что он отломил голову фигурке. Мальчик бросил кусочки в тень, отбрасываемую игрушечной цитаделью, и прислушался к их стуку по полу.
Отец с баночкой клея в руках не придет, чтобы починить фигурку.
За этой мыслью последовал целый ряд воспоминаний: как отец смеялся, называл ему улицы Эро, играл в бакши, ездил верхом… и все же заплакать Тобин не смог.
В этот момент Тобин услышал позади себя тихие шаги и почувствовал запах дыма и лесной зелени. Черные волосы Лхел коснулись его щеки, и ведьма прижала голову Тобина к своей груди.
— Я открыть тебе правду, кееса, — прошептала Лхел. — Твой отец, он сделать этот город для тебя, а тебя — для этот город.
— Что ты имеешь в виду? — Тобин отстранился и обернулся, в залитой лунным светом комнате он был один.
— Что ты здесь делаешь? — В дверь заглянул сонный Ки. Когда Тобин ничего не ответил, Ки обхватил его за плечи и отвел обратно в спальню. Растянувшись на постели рядом с Тобином, Ки снова заснул, как только его голова коснулась подушки.
Тобин хотел поразмыслить о значении сказанного Лхел, но ласковая тяжесть руки Ки у него на груди и принесенный Лхел лесной запах усыпили его. На этот раз он спал без сновидений.
Глава 36
Долго ждать Эриус не стал. Не прошло и двух недель после возвращения Фарина, как Аркониэль, выглянув из окна своей мастерской, увидел поднимающееся над дорогой облако пыли.
Чтобы поднять такое облако, требовался целый отряд, и у Аркониэля не было никаких сомнений, кто его послал.
Ругая себя за то, что не был более бдительным, молодой волшебник уже собрался прибегнуть к заклинанию, чтобы найти Тобина и Ки, когда заметил мальчиков на дальнем краю лужайки. Полуголые, как всегда в такую жару, они расположились в тени густой ивы на берегу реки.
— Бегите! — крикнул им Аркониэль, зная, что видеть пыль они не могут, а шум реки заглушает стук копыт. Мальчики, конечно, не услышали и его крик, но что-то их насторожило. Пробравшись сквозь высокую траву, они исчезли в лесу.
— Молодцы, — прошептал Аркониэль.
— Приближаются всадники! — закричал внизу во дворе Фарин. — Он вместе с солдатами занимался починкой крыши казармы. Теперь, выпрямившись и прикрыв глаза рукой, Фарин взглянул на Аркониэля. — Кто это?
Аркониэль закрыл глаза и поспешно сотворил заклинание, позволяющее видеть вдаль.
— Два десятка вооруженных воинов, приближаются галопом. Их возглавляют царский вестник и какой-то вельможа, которого я не знаю.
— Какого цвета мундиры?
— Из-за пыли я не могу разглядеть. — Туники солдат вполне могли быть серыми… Когда Аркониэль открыл глаза, Фарин уже спустился по лестнице во двор.
Колени волшебника дрожали, когда, заперев дверь своей мастерской, он поспешил вниз. Что, если в отряде есть волшебник из Гончих? Аркониэль совершенно не представлял себе, с какой силой может столкнуться и сумеет ли взять над ней верх.