Близость. Переходя черту
Шрифт:
– Андрюшенька, ну наконец-то! Любимый, я тебя уже заждалась. – воркует Кристина с каждым шагом приближаясь всё ближе ко мне.
– Почему впустил? – цежу сквозь зубы, поворачивая голову в сторону начальника своей охраны, чувствуя, как медленно начинаю вскипать.
– Я прошу прощения… Ваша сестра её впустила, сказала, что всё в порядке, и Вы будете рады её приходу.
Я ещё не совсем понимаю, что двигало Катей, когда она впускала в наш дом эту идиотку, но мне заочно не нравится вся эта ситуация. По коже проходит неприятная волна, заставляя мысли в суматохе метаться по черепной коробке.
Не нравится мне, что они
Кристина, наконец, достигает своей цели и, повиснув на моей шее, слюнявит мою щёку в приветственном поцелуе.
– Котик, я так соскучилась по тебе! Как хорошо, что ты пришёл!
А моё сердце в этот момент на секунду замирает, словно споткнувшись, и переходит на стремительный галоп, потому что за спиной Корсаковой я вижу Катю.
Маленькая стоит в некотором отдалении от нас, облокотившись плечом о косяк кухонной двери, и смотрит на меня непроницаемым взглядом. Кристина продолжает виснуть на моей шее, счастливо воркуя на ухо какую-то очередную чушь. Но я просто не в состоянии её услышать, потому что все мои ораны чувств сейчас устремлены к Кате. Продолжая игнорировать настойчивые приставания Корсаковой, судорожно всматриваюсь в её глаза в попытке прочесть мысли, но её лицо ровным счётом ничего не выражает.
– Дорогой, ну что же мы стоим на пороге? – восклицает Кристина – Пойдём скорее на кухню. Ты же наверно голодный. Буду тебя кормить. Твоя сестрёнка столько еды приготовила. Вот как чувствовала, что сегодня будут гости.
Антон, видимо почувствовавший, что его присутствие в доме сейчас будет лишним, спешит попрощаться и покидает дом, а Корсакова, воспользовавшись моим замешательством, хватает меня за руку и тащит в сторону кухни.
***
– Ну что же ты совсем не ешь, дорогой?
Кристина, прилипшая ко мне, как жвачка к ботинку, продолжает висеть на моём плече и тереться об локоть дойками, видимо ожидая меня таким образом завести, но, в действительности, вызывая лишь чувство раздражения.
Какого хера она вообще притащила сюда свою напомаженную задницу? Я, возможно, и не посылал её официально в отставку, но последний раз, когда мы с ней общались, был день, когда на Катю напали в лесу. С тех пор я ни разу не звонил ей, не брал трубку, когда она настойчиво мне наяривала, и не отвечал на сообщения. Не потому что не мог послать нахуй официально, а потому что было тупо не до неё. Слишком много проблем навалилось, одно убийство Костета чего стоит, я уж не говорю о драматичном откровении тёти Люды по поводу отсутствия между мной и Катей какого бы то ни было родства. Так что в свете последних событий, последнее до чего мне было дело, это жалостливые стенания Корсаковой по поводу загубленной «любви». Но, очевидно, я зря понадеялся на её сообразительность, и факта моего игнора было мало для того, чтобы она поняла, что между нами всё закончилась. Хотя, по сути, кроме секса нас ничего никогда и не связывало, о чём Кристина, конечно же, знала. Ибо этот момент был обговорен в самую первую очередь.
Корсакова, словно не замечая напряжения, электрическими разрядами летающего по комнате, продолжает тараторить какую-то херь по поводу того, как ей вчера в элитном, казалось бы, бутике, пытались втюхать платье из прошлогодней коллекции, выдавая его за свежак. Но всё что я могу делать в этот
Она молчит. Не издала ни единого звука с самого моего прихода. Просто с не выражающим совершенно никаких эмоций лицом неотрывно смотрит мне в глаза. Я так отчаянно пытаюсь прочитать в её взгляде хоть какие-то мысли, понять, о чём она сейчас думает, какие чувства испытывает, но натыкаюсь лишь на арктический холод в её серо-голубых глазах.
Для меня не остаётся не замеченным то, что Катя сделала в доме уборку. Возможно, конечно, просто хотела отвлечь себя от мыслей о вчерашней ночи. Не могла сидеть в своей комнате, потому что она напоминала ей о том, что я делал с ней в её кровати. Но еда, приготовленная её руками явно с любовью, поддерживает во мне слабую надежду на то, что, возможно, для меня ещё не всё потеряно, и я смогу добиться её прощения. Вот только надо перед этим выставить Корсакову. Её блять вообще здесь не должно было быть.
Но только я поворачиваюсь в сторону этой продолжающей тараторить идиотки, как та неожиданно замолкает на полуслове и вперивает взгляд в Катю. Её глаза в ужасе расширяются, что заставляет меня напрячься.
– Катюша, боже мой, что с тобой случилось?
Проследив за взглядом Кристины, понимаю, что она смотрит на Катины запястья. А именно, на синяки, оставленные мной, в тот момент, когда я жёстко фиксировал её руки над головой, не позволяя ей вырваться, пока вбивал в неё свои пальцы, доводя до первого в её жизни оргазма.
Малышка, замечая, куда смотрит Корсакова, нервно дёргается, трясущимися руками подтягивая рукава водолазки, и тут же судорожно поправляет на шее горловину, но слишком поздно. Корсакова вскочив со стула, уже подлетает к ней, дёргая ткань вниз, тем самым оголяя Катино горло и выставляя напоказ засосы, которые я оставил на её шее прошлой ночью.
– Что… что это такое? – ошарашено выдыхает Кристина – Боже мой, Катенька! Кто это с тобой сделал? Андрей, ты это видел?
Замечаю, как Катины глаза в панике мечутся между мной и Корсаковой, продолжающей, надо отметить, с неподдельной тревогой, одной рукой хватать её за запястье, а другой оттягивать горловину бадлона. Вижу, как в уголках её глаз начинают скапливаться первые слёзы, и это становится последней каплей, переполнившей, наконец, чашу моего терпения.
– Отошла от неё! – рявкаю, поднимаясь на ноги и прожигая Кристину свирепым взглядом. Не знаю на кого в этот момент злюсь сильнее, на Корсакову, заставившую Катю стыдится своего вида, или на себя, за то, что своими собственными руками сотворил с ней всё это.
Кристина, не ожидавшая от меня такой реакции, резко отдёргивает руки и по инерции отходит на шаг в сторону, чем Катя тут же воспользовавшись, вскакивает со своего места, обхватывая руками свои дрожащие плечи, словно пытаясь себя успокоить.
Моё сердце как будто ржавыми вилами пронзают в тот момент, когда я смотрю на её хрупкую фигурку, на взгляд, полный отчаяния и стыда, которым она упирается в пол, не в силах посмотреть в глаза присутствующим в комнате.
– Я… я себя неважно чувствую… – едва слышно шепчет себе под нос, отводя глаза в сторону и старательно пытаясь избежать со мной зрительного контакта – я в комнату пойду…
– Катя, стой! – срываюсь с места, и наплевав на пялющуюся на нас во все глаза Корсакову, подлетаю к малышке, схватив её за руку – Нам надо поговорить.