Блог демона Шаакси, или адская работёнка
Шрифт:
— Небось, что-то родовое?
— Да. Проще говоря, я убил не только моего обидчика, который на тот момент был весьма стар, но и всех, в ком текла его кровь. Они умерли один за другим от вполне естественных причин, но в поразительных мучениях… И следует отметить, что мой враг был весьма плодовит. И его дети тоже.
Да уж, могу представить.
— Так или иначе, за вещи вроде тех, которые я совершил, положена своя цена. И затрагивает она не только меня, как ты понимаешь. Потому я знал точно, что семьи у меня не будет, и даже не слишком сожалел об этом. Но Джим… Знаешь, мне было жаль, что книги и знания пропадут всуе. И этого ребёнка, которому уготована ужасная смерть или судьба несчастного
Я ничего не сказал. Да и что тут скажешь-то?
— Джим оказался замечательным ребёнком. То есть, поначалу мне пришлось с ним тяжело, но это совершенно нормально, учитывая все сопряженные с усыновлением такого рода детей проблемы. Мне пришлось потратить много сил в первую очередь на то, чтобы адаптировать его, научить читать, подтянуть до уровня сверстников и пережить неизбежно крайне сложный в его случае подростковый и переходный кризис… На это действительно ушло много времени и сил, но оно того стоило. Он вырос умным, сильным и красивым. Был он, правда, по сути скорее дельцом, чем колдуном, но меня где-то это радовало: ты, наверное, знаешь сам, Шааз, как тяжело людям с ярко выраженным колдовским даром среди людей. Ты ведь много таких повидал.
Ну да, много. И среди людей им сложно — но это, конечно, вопрос вкуса.
То есть, существовать в принципе сложно, от этого не убежишь. Но так уж вышло, что для наделённых особым видением открыты не только многие знания с классически сопутствующими им печалями, но и недоступные другим горизонты…
Но и платить за это, конечно, приходится. Что же в этом мире приходит не с ценой?
— Мой мальчик учился в одном из лучших университетов. И, пусть устроил его туда я, спасибо старым друзьям семьи, но успехи Джима стали уже совершенно не моей заслугой. Он отлично учился, лазил по горам, влюбился в замечательную девушку… И стал для меня тем, что порой называют смыслом жизни. Оглядываясь назад, именно в этом и была моя ошибка. Я никогда не задумывался, что магия вроде той, которую я учинил, может быть чувствительна не только к кровной связи.
Старик помолчал. Я чувствовал, что старые, наполовину похороненные воспоминания ворочаются в глубине его души, как нарыв.
— Я ничего не почувствовал, — заметил он в итоге, и за этим “ничего” стояла хорошо знакомая мне благодаря ангелу боль беспомощности и вины. — Силы, что всегда служили мне верой и правдой, показывая сокрытое и позволяя почувствовать далёкое, молчали. Даже когда Джим не отвечал на мои звонки, я подумал: мальчик наверняка развлекается с невестой. Я подумал: молодость. Я занимался старинными рукописями, пока мой сын и его девушка умирали в горах. Позже, заполучив отчёт о его гибели, я узнал: три дня. Три дня он лежал там, в ущелье, рядом со своей мёртвой невестой. Три дня он боролся за жизнь, пребывал в агонии, зная, что я, наделённый пророческим даром, приду за ним. Но я не пришёл… Я не пришёл. Мой дар подвёл меня. Очевидно, это была цена за ту давнюю магию. Оглядываясь назад, это можно назвать жуткой иронией. Такие вещи цепляются друг за друга, не так ли?
В комнате для вызова повисла тишина.
Я мог бы ответить, конечно.
Да, такие вещи притягивают друг друга — не только в магии, но и вообще везде. Горе порождает горе, безумие множит самое себя, жестокость ведёт за собой жестокость. Жертвы становятся палачами, чтобы потом стать жертвами — это типичный круг насилия, можно сказать, классика.
Месть, в свою очередь, — выбор, делая который, нужно всегда понимать цену. Жертву и мучителя связывают прочные нити, но их можно разорвать; если же жертва превращается
Магия в этом смысле всегда отражает положение вещей, причём очень точно. У всякого колдовства есть цена, и у того, что совершил сидящий напротив меня человек, особенно. Выбрав путь мести, он навсегда отказался от возможности стать пророком однажды; выбрав именно этот способ, позволив порождённой его болью волне насилия катиться дальше, затрагивая непричастных, он связал собственные дороги совершенно особым образом. Теперь они закольцевались. Они будут приводить обратно к вине, и горю, и потерям.
Так это работает. Ну, то, что люди упрощают до концепции “расплаты за грехи” или “кармы”. Только вот концепция так называемого “греха”, конечно, довольно бредова. Никаких грехов не бывает.
Есть только выбор, из которого плетутся наши дороги. И, по ту сторону Грани или эту, каждый из вас идёт по той дороге, которую себе сплёл.
..Я мог бы всё это сказать. Но в озвучивании очевидных, ни на что не влияющих банальностей, на мой вкус, всегда было мало смысла. Колдун, сидящий напротив, явно знает многое о вине, и выборе, и цене.
Это легко читается в его глазах прямо сейчас.
— Как ты понимаешь, после смерти Джима для меня наступило очень тёмное время. Одиночество сводило с ума, но говорить я ни с кем не мог. И не только потому, что не хотел, вот в чём проблема; я просто осознал внезапно и ослепительно-ясно, какой именно приговор подписал себе. Ради чужой безопасности я не могу привязываться. Любовь — не та роскошь, которую я могу тебе позволить.
Спорное утверждение, на самом деле.
С одной стороны, фраза “Все, кого я люблю, умирают” всегда отдаёт дешёвым драматизмом. Даже в данном случае, когда на неё есть некоторые основания.
С другой стороны, уж такой-то опытный колдун не может не знать, что нет на этом свете проклятий, которые нельзя преодолеть, и магии, которую нельзя обернуть вспять. Да, есть вещи, которые переломить крайне сложно… Но не бывает таких, с которыми справиться невозможно.
Ну и в-третьих, любовь в этом плане — штука крайне забавная. Есть встречи, которые случатся, как ты ни пыжься.
На себе, если что, проверял.
— ...Но одиночество тяготило, — говорил между тем мой визави, — и я стал терять свой разум. Сначала я начал говорить с Джимом, как будто он был бы жив. Я обсуждал с ним новости, и говорил то, что не успел сказать ему живому. Потом я начал видеть его — ну ты знаешь, как это бывает… Только с каждым днём то, что я видел, всё меньше напоминало настоящего Джима. Оно пользовалось моей слабостью, и чувством вины, и горем. Скоро оно начало обретать надо мной огромную власть…
— …И оно начало меняться, — закончил я понимающе. — Какая-нибудь вариация на тему разлагающегося трупа, обвиняющего тебя в своей смерти, или умирающего изломанного тела, зовущего на помощь. Текущая изо рта кровь, пробежки по потолкам и стенам, прочие атрибуты дурацких ужастиков — прилагаются?
— Да, — усмехнулся старик. — Типичные повадки для таких тварей, верно?
Я хмыкнул.
Существует тысяча и одна объективная причина, по которой мёртвое должно оставаться мёртвым.
Конечно, из этого существуют исключения вроде высшей нечисти, тёмных духов и прочих не-живых. Но вот тут мы сталкиваемся с тонкой игрой терминологий: есть большая разница между не-живым и мёртвым. С не-живым вполне можно договориться и установить эмоциональную связь. Как минимум, обладая определёнными способностями и понимая, что делаешь. Но вот с мёртвым совершенно другая история: там любая неразорванная эмоциональная привязка в конечном итоге оборачивается опасной ловушкой, а попытка договориться — тупиком.