Блокада. Книга 5
Шрифт:
Человек по-прежнему лежал неподвижно. Васнецов склонился над ним. Это был мужчина, хотя его каракулевую шапку прикрывал женский пуховый платок, обернутый вокруг шеи и завязанный на спине крест-накрест.
Мужчина лежал на боку, спиной к Васнецову. Тот слегка потормошил его за плечо. Потом приподнял обеими руками и повернул лицом вверх. Лицо было серым, обветренные губы синюшного цвета.
«Очевидно, сердечный приступ», — подумал Васнецов. Выпрямился и приказал автоматчикам:
— Перенесите его в машину!
Бойцы
— Помер? — спросил спешивший навстречу водитель.
— Не знаю, — ответил Васнецов. — Надо везти в больницу.
Автоматчикам было приказано добираться в Смольный на попутных, а «эмка» повернула назад — Васнецову запомнилось там серое, четырехэтажное здание, над подъездом которого ветер трепал белый флажок с красным крестом посредине.
Минут через пятнадцать Васнецов вбежал в небольшую комнатку, где горела вполнакала одна-единственная электрическая лампочка и у железной печи сидели две девушки. Они выглядели очень толстыми из-за того, что бело-серые их халаты были натянуты поверх пальто. Лица же девушек казались малюсенькими, будто ссохшимися.
— Там у меня в машине человек, — сказал Васнецов. — Надо взять его.
— Ранен? — деловито осведомилась одна из девушек, вставая.
— Нет. Потерял сознание на улице.
— А-а, — как-то разочарованно протянула девушка.
— Нельзя ли побыстрей? — рассердился Васнецов. — Вызовите врача и санитаров.
— Сами обойдемся, — безразлично ответила девушка и обратилась ко второй, все еще сидевшей у печки: — Лена, подъем!
Они не спеша направились к двери.
Васнецов готов был снова вспылить. Его не могло не возмутить такое лениво-равнодушное отношение к делу и то, что девчонки эти пропустили мимо ушей требование вызвать врача. Но, всмотревшись в их исхудавшие лица с темными глазницами и заострившимися носами, он подавил в себе эту вспышку. Молча пошел следом за девушками на улицу.
Та, что разговаривала с ним, обошла машину, открыла дверцу и, втиснувшись в нее, приподняла привезенного человека за плечи. В тот же миг Лена, оказавшаяся у второй раскрытой дверцы, подхватила его ноги.
Васнецов крикнул водителю:
— А ну, давай помоги!
Вчетвером они перенесли этого человека в больничное помещение и уложили на кушетку, покрытую клеенкой. Распоряжавшаяся здесь девушка стащила с него варежки, приподняла рукав пальто и положила свои истонченные, просвечивающие от худобы пальцы на правое его запястье.
— Сколько, Катя? — осведомилась Лена через несколько секунд.
— Сорок восемь, — ответила та и стала оттягивать у недвижимого своего пациента нижние веки.
— Камфару? — спросила Лена.
— Лучше бы бутерброд с ветчиной, — мрачно пошутила Катя и будничным тоном обратилась к Васнецову: — Кто он?
— Не знаю, — развел
Катя просунула руку куда-то под пальто неизвестного, вытащила потертый кожаный бумажник, извлекла оттуда серую картонную карточку и, подойдя ближе к лампочке, прочла вслух:
— Завод «Севкабель». Ковалев Василий Павлович. Токарь.
— Что же с ним? — нетерпеливо спросил Васнецов.
— Голодный обморок, — последовал ответ. — Сегодня двадцатого отхаживаем…
Какое-то время Васнецов стоял неподвижно, потом махнул рукой и, ссутулившись, медленно пошел к двери. О том, что голодные обмороки становились в Ленинграде все более частым явлением, он хорошо знал. Но рухнувшего прямо на улице человека — от голода рухнувшего! — видел впервые.
— Оклемался? — спросил водитель, когда они опять тронулись в направлении Смольного.
— Что? — вздрогнул от неожиданности Васнецов.
— Жив, спрашиваю?
— Жив, — ответил Васнецов.
— Сердце, что ли, сдало?
— Сердце…
У самого уже Смольного их застал очередной артобстрел. Снаряды рвались где-то далеко, но метроном в невидимых репродукторах сразу же зачастил.
Водитель, притормозив, мигнул фарами, прикрытыми козырьками. Часовые распахнули ворота, и машина, обогнув слева главное здание Смольного, остановилась у бокового подъезда.
Васнецов быстро скрылся в этом подъезде, на ходу сняв шапку-ушанку и сбивая ею крупинки снега с воротника. Боец, охранявший вход, протянул было руку к дверце лифта, Васнецов остановил его жестом, поднялся на второй этаж по лестнице, прошел к себе в кабинет. Хотел спросить дежурного, на месте ли Жданов, но дежурный опередил его, доложив:
— Звонил Андрей Александрович. Два раза. Просил зайти, как только вернетесь.
Васнецов молча снял полушубок, повесил в шкаф, рядом с шинелью, зажег настольную лампу. Взглянул на часы — было без пятнадцати девять.
На столе лежала красная папка, полная бумаг, поступивших за день. Васнецов отодвинул ее в сторону: перед разговором со Ждановым хотелось сосредоточиться…
«Что я должен сказать ему? — спросил себя Васнецов. — Он же знает положение на переправе не хуже меня. Да, пожалуй, и не ждет от меня новостей…»
Это походило на самообман. Интуиция Жданова хорошо была известна Васнецову. Жданов наверняка понял, зачем он помчался к Невской Дубровке на другой же день после заседания Военного совета, и теперь, конечно, ожидает подробного доклада.
Бывают минуты, когда человеку даже такого масштаба, как Жданов, очень нужна психологическая поддержка. Что ж, Васнецов еще раз окажет ему такую поддержку и сделает это от чистого сердца, с твердой уверенностью в своей и его, Жданова, правоте…
Но вдруг, где-то в глубинах памяти, зазвучал голос Суровцева: «А от тех, кто на „пятачке“, — можно требовать невозможного?!»