Блокада. Запах смерти

Сухаренко Алексей Иванович

– Господин обер-лейтенант! – в истерике вырывался старый вор. – Что за хрень с пистолетом?

– С парабеллумом все в порядке, господин Нецецкий, а вот патроны в нем были холостыми, – прояснил случившееся Шнип.

– Почему холостые? – искренне недоумевал Нецецкий. – Он же враг Германии, его же ваш человек опознал!

– Это был спектакль, господин Нецецкий, а наш человек всего лишь актер, который хорошо сыграл свою роль, – продолжал удивлять Деда немецкий офицер. – Нам нужно было провести проверку перебежчиков и попытаться

выявить агентов вражеской разведки.

– А как же Дрын? Блатного зачем порешили тогда? – запутался Нецецкий, не понимая, где спектакль, а где нет.

– Этот уголовник не подходил нам по своим параметрам. Бросовый материал, – цинично пояснил Шнип, – его все равно нельзя было засылать в тыл, а так ему была отведена очень важная роль – он был устрашением.

– Лучше бы придурка поповского расстреляли, чем блатных изводить, – зло процедил старый вор.

– Да, мы сначала думали использовать его в своем спектакле, но в последний момент решили, что он будет нам полезен в предстоящей операции, – снисходительно объяснил Григорий Иванович и распорядился, чтобы Зарецкого отнесли в лазарет.

Нецецкий с ненавистью проводил глазами тело своего недобитого врага, которого быстро унесли на носилках.

– Спасибо, господин обер-лейтенант, что хоть меня вы не шлепнули на этом своем спектакле, – со злой иронией бросил он немецкому офицеру.

– Напрасно вы, господин Нецецкий, так расстраиваетесь. Мы вас очень ценим и рассчитываем на ваш большой опыт и знания в будущем, – решил немного ободрить старого вора Шнип. – А не предупредили вас, чтобы для подопытных все проходило как можно реальней.

– Ну да, – пробормотал Дед, – сделали из меня, авторитетного вора, клоуна.

– У каждого из нас своя роль, – философски, но уже с плохо скрываемым раздражением от затянувшегося диалога произнес Шнип.

– Интересно, может, хоть дезертира успели вздернуть? – вздохнул Дед, направляясь в котельную, куда отвели Мышкина.

…Когда Мышкина под руки отволокли в котельную, первое, что он увидел, была веревочная петля, перекинутая через металлическую балку, а под ней табурет. Сергей почувствовал, как у него ослабели ноги, и практически повис на руках конвоиров.

– Давай залезай на столярное изделие, – замысловато, с прибалтийским акцентом, скомандовал фельдфебель, только что застреливший Дрына.

Мышкин не торопился выполнить приказ. Оглядывая темные, грязные стены котельной, он заметил небольшое окно и, остановив взгляд на чистом голубом небе, стал мысленно прощаться с дорогими ему людьми. Однако ему не дали на это и минуты времени – подхватили с двух сторон и поставили на табурет. Петля этаким овалом смерти закачалась перед его глазами, и Мышкину даже показалось, что всего, выходившего за рамки петли, уже не существует, есть только то, что внутри нее. Неожиданно снаружи раздался выстрел. Он прозвучал неожиданно, и Сергей, пошатнувшись, чуть не свалился с табурета. Солдаты

подхватили его и вернули в прежнее положение. Фельдфебель накинул ему на голову петлю и затянул узел, заржав:

– Теперь можешь падать.

Словно по его желанию, раздался еще один выстрел, потом еще несколько.

«Цыгана кончить не могут, сволочи», – подумалось Мышкину, и пришедшая злость на врага вытесняла из души страх смерти.

– Смотри, уже не падает… – скривился разочарованный фельдфебель.

Он подошел к Сергею и вполсилы ударил ногой по табурету. Мышкина бросило в сторону, но он скоординировался и удержался на месте.

– Ну что, хочешь жить? Тогда признавайся, – предложил фельдфебель.

Видя, что приговоренный не реагирует, он ударил еще раз, посильнее. Удары, словно электрические разряды, вызывали в теле Сергея Мышкина мышечные спазмы. Он понимал, что скоро игра прекратится, и он умрет, но, странное дело, жил этими секундами, цеплялся за них всеми силами. Дверь отлетела в сторону, грохнув по стене, и внутрь котельной вбежал Нецецкий.

– Он еще не повешен? – Весь черный от злобы, старый вор подскочил к стоящему на табурете Мышкину.

«Все, сейчас выбьет», – мелькнуло у Мышкина, и опять жуткий страх наполнил его сердце.

– Признаешься, что на разведку работаешь, останешься жить, – вместо удара предложил Дед.

Сергей огромным усилием воли заставил себя не реагировать.

– Хватит, амба, – надоело ждать Нецецкому, и он со всей силы пнул табурет.

Мышкин почувствовал, как его шею захлестнула тугая петля веревки, прекращая доступ воздуха. В глазах померкло. Он хотел было подсунуть под веревку руки, но они были связаны… И вдруг Сергей почувствовал облегчение, легкие стали наполняться кислородом. Очнулся он на полу с обрывком петли на шее и услышал голос Нецецкого:

– Веревка оборвалась потому, что была подрезана, – объяснял тот фельдфебелю.

– Зачем, кто подрезал? – недоумевал эстонец, искренне сожалевший, что казнь сорвалась.

– Командованию так было нужно, – буркнул Нецецкий, который еще недавно и сам был, как фельдфебель, в таком же недоумении.

В казарме Мышкина встретили Мазут и Николка, которые уже знали о произошедшем.

– Ну чего, Серега, досталось вам по нервам, – сочувственно произнес Мазут, усаживая его на кровать. – Но, с другой стороны, Дрыну повезло меньше.

– Что с Иваном? – первым делом поинтересовался Мышкин.

– В лазарете лежит, – пояснил Николка. – Я у него был, с ним все будет хорошо, Бог хранит его.

– Его хранит, а почему Дрына не хранил? – еще раз вспомнил о своем кореше Мазут.

– Он умер как невинно убиенный, и тем самым ему многое сделанное при жизни плохое простится, – уверенно произнес Николка.

– Нет, пусть мне там не простится, но лучше я здесь подольше поживу, – заметил Мазут. – Ты, Серега, как и я, надеюсь, думаешь?