Блокада. Знаменитый роман-эпопея в одном томе
Шрифт:
— А исправность линии проверяйте каждые тридцать минут, точно по часам!
Тут же зазвенел другой телефон. Федюнинский услышал голос Замировского:
— Товарищ командующий, докладываю, что бой идет уже вблизи моего командного пункта…
— Зачем ты мне звонишь? — стараясь ничем не выдать волнения, спросил Федюнинский.
Несомненно, Замировский ждал разрешения отойти. Но Федюнинский не мог разрешить этого!
— Продолжай драться! — холодно приказал он. — Если на сумел удержать врага там, где положено, дерись на КП!
Замировский
— Замировский! Замировский! — уже не сдерживаясь, закричал Федюнинский; ему показалось, что на том конце провода что-то случилось.
Но связь прервалась. Теперь командующий не слышал уже ничего: ни голоса командира дивизии, ни разрывов снарядов, ни пулеметных очередей. Телефон был мертв.
Федюнинский бросил трубку на стол. Несколько мгновений сидел неподвижно, глядя на тот, другой полевой аппарат, связывающий его с Чекиным. Потом резко встал, позвал адъютанта, спросил:
— Кто из штабных есть? Прислать немедленно!
Через минуту появился Звягинцев. Федюнинский вспомнил опять вчерашний разговор с ним и почему-то подумал, что лучше бы пришел сейчас кто-либо другой, а не этот майор. Непроизвольно вырвался вопрос:
— Где остальные?
Звягинцев начал перечислять:
— Начальник штаба все еще на старом КП, генерал Микульский в войсках, замнач оперативного отдела сейчас на проводе…
— Ладно, — оборвал его Федюнинский. — В полосе триста десятой угроза прорыва. Я приказал комдиву ни в коем случае не отходить, но не знаю, успел ли он расслышать. Связь прервалась. Там бой идет на командном пункте. Необходимо…
— Разрешите мне отправиться в дивизию и продублировать приказ, — выпалил Звягинцев.
— Тебе?..
— Товарищ командующий, — срывающимся от волнения голосом продолжал Звягинцев, — я в боях со второй недели войны! Фактически командовал батальоном. Прошу вас…
— Быстро бери машину и поезжай. Передай Замировскому приказ драться до последнего, но не отходить. Иначе погубим Волхов, и немцы прорвутся к берегу Ладоги. Все! Поезжай! Я надеюсь… И во что бы то ни стало восстановить связь! — крикнул он уже вдогонку Звягинцеву.
КП 310-й дивизии находился километрах в пятнадцати к востоку от Волхова. Вскочив в «газик», Звягинцев спросил водителя:
— Деревню Заднево знаешь?
— Замировского, что ли, КП?
— Точно! Жми на всю железку.
Шофер ничего не ответил, даже головой не кивнул.
Звягинцев не любил штабных шоферов. Привыкшие возить начальство, они, как правило, высокомерно-пренебрежительно относились к тем командирам, которым непосредственно не подчинялись.
Машина набрала скорость.
Звягинцев искоса взглянул на водителя. Гладко выбритое лицо, над верхней губой щеточка русых, с желтизной от курения, аккуратно подстриженных усов, ушанка сдвинута далеко на затылок.
Звягинцеву не доводилось встречать его раньше. Очевидно, этот
— Как звать-то? — спросил Звягинцев.
— По уставу докладывать или как? — проговорил шофер, не отрывая глаз от ухабистой, покрытой снегом, на котором резко выделялись колеи от машин, дороги.
— Давай по уставу, — сухо ответил Звягинцев.
— Сержант Молчанов.
— Везет мне на водителей, — усмехнулся Звягинцев, — то Разговоров был, а теперь Молчанов.
— Потому вы его и сменили, что фамилия не нравится?
— Разговорова я менять не собирался. Убили его, — тихо сказал Звягинцев. — А до этого он мне жизнь спас.
Молчанов на мгновение повернул голову, бросил взгляд на майора и снова впился глазами в дорогу. А Звягинцев весь ушел мыслями в то, что ждало его впереди.
В сущности, задание, которое он получил, было элементарным: передать командиру дивизии приказ ни в коем случае не отступать и восстановить телефонную линию. Первое мог выполнить любой делегат связи, а о втором комдив наверняка позаботится сам, без всяких напоминаний. Тем не менее Звягинцева не покидало чувство радостного подъема.
…Говорят, что человека, хоть раз побывавшего в Арктике или пустыне, безотчетно тянет туда снова.
Наверное, и военного человека, если армейская служба является его подлинным призванием и он хоть раз побывал в бою, властно зовет гул битвы. Его зовет не только осознанное чувство долга, но и нечто другое, безотчетное, непреоборимое. Зовет подобно тому, как моряка влечет к себе океан с его бурями, штормами, которые он никогда не променяет на спокойную береговую жизнь.
С тех пор как Звягинцев, получив ранение, попал в госпиталь, он жил мыслью о возвращении на фронт, и не просто на фронт, а именно на передовую. Рвался туда и с Кировского завода, и из штаба фронта. И вот теперь наконец он мчался в бой.
Как штабной командир, Звягинцев понимал, что бой на командном пункте дивизии — это ЧП, преддверие катастрофы. Но совладать с охватившим его пьянящим чувством, которого давно уже не испытывал, не мог.
Впрочем, Звягинцев до конца не был уверен в том, что бой и в самом деле идет на командном пункте. Он хорошо знал, что иные командиры стараются преувеличить в глазах начальства степень опасности на случай, если придется отойти. Может быть, и этот Замировский просто решил застраховать себя на будущее?
— Правду говорят, что электростанцию взрывать хотят? — а неожиданно спросил водитель.
— Будет приказ — взорвут, — рассеянно ответил Звягинцев, но тут же вспомнил того бойца, узбека Каримова, и понял всю бездушность своего ответа.
— Легко это у вас получается: «Будет приказ — взорвут», — с недоброй усмешкой сказал Молчанов. — Когда ее Ленин строил, не знал, видно, в чьи руки отдает.
— Я под Волховом недавно, — ответил Звягинцев, еще острее чувствуя неловкость, — а ты, надо полагать, давно…