Блокадные будни одного района Ленинграда

Ходанович Владимир Иванович

Узнав, что с 1 июня 1946 г. можно возвращаться в Ленинград, я поехала первым же поездом. Пассажиров было так много, что двое суток провела на полу вагона. В городе сначала ночевала у знакомых (тоже на полу). На заводе узнала, что мест в общежитии нет. Устроилась по объявлению экономистом ОРСа в Технологический институт, работала до его ликвидации в 1947 г. Затем вернулась в тот же цех на заводе РТИ, где работала сменным мастером.

24 марта 2015 г…»

Давыдова Татьяна Ивановна

«Окна нашего дома № 15 на проспекте Газа, ныне Старо-Петергофском, выходили на кинотеатр „Москва“. Когда они были открыты, бабушка

клала на подоконник две подушки, я устраивалась на них, и она говорила: „Этот кинотеатр начали строить, когда ты родилась, – в 1932 году“.

Так и я росла, „вместе“ с кинотеатром.

Папа, Иван Антонович Тарасюк, работал на Шинном заводе [1088] , на проспекте Газа. Мама, Антонина Николаевна, – рядом, на „Красном Треугольнике“. Папа жил в доме на проспекте Газа с 1928 г.

1088

Завод создан в 1931 г. В 1935–1939 гг. входил в состав комбината «Красный Треугольник».

Т.И. Давыдова. Фото 2005 г.

До войны училась в первом классе средней школы № 30 на Курляндской улице, дом 41 [1089] .

В мае 1941 г. закончила с „Похвальной грамотой“ первый класс. Ничто не предвещало крутых изменений в наших жизнях. Было радостно, тепло, отдыхала у бабушки на Средней Рогатке. Она работала кастеляншей в НИИ на Международном (ныне – Московском) проспекте.

1089

Ныне школа № 288 располагается по адресу: Курляндская ул., 43.

Помню полдень 22 июня, сообщение по радио: „Немецкие захватчики развязали войну с Советским Союзом“.

Через несколько дней, там же, на Рогатке, я увидела чужие самолеты со свастикой, которые летели так низко, что были видны улыбающиеся лица немецких летчиков. Самолеты сбрасывали… конфеты. Было не до „подарков“! Бежали прочь по почти безлюдному Международному проспекту, по левой его стороне.

Папа ушел на фронт добровольцем в формировавшееся ополчение [1090] , в начале войны ему было 55 лет. По найденным мной и моим братом документам, И.А. Тарасюк был призван Ленинским райвоенкоматом 4 июля 1941 г. Рядовым саперной роты 3-го полка 2-й дивизии народного ополчения участвовал в боях. При выполнении боевого задания 8 ноября 1941 г. получил тяжелое осколочное ранение в бедро и позвоночник.

1090

Закончить комплектование «добровольческой армии по уничтожению фашистов» (так в документе) партбюро Шинного завода предполагало в 18 часов 3 июля 1941 г. (ЦГАИПД СПб. Ф. 837. Оп. 1. Д. 11. Л. 119).

С бабушкой на Средней Рогатке. 21 июня 1941 г. Публикуется впервые

Тяжелораненого папу привезли в

госпиталь, который тогда находился в Александро-Невской лавре. Мы с братом туда добрались. Отчетливо помню, как с гордостью принесли ему в качестве гостинца луковичку. Мы читали раненым стихи: „Шел бой за улицу, огонь врага был страшен“, „Жди меня“ и другие. Бойцы дали нам с собой печенья, куски хлеба, что-то еще.

У папы был перебит седалищный нерв. Отец был обречен, бездвижен. Военные хирурги проявили свое искусство и мастерство – в госпитале Нижнего Тагила ему сшили нервные волокна, и он стал ходить. Об этой операции я даже прочитала в Военно-медицинском музее, в книге.

Красноармейская книжка И.А. Тарасюка. Сентябрь 1943 г. Публикуется впервые

Потом папа воевал в районе Синявинских болот, под Мгой. Ему вручили медаль „За оборону Ленинграда“.

Не так давно мой брат нашел текст приказа войскам 23-й армии от 26 апреля 1944 г., согласно которому телефонист 113-го отдельного пулеметно-артиллерийского батальона 17-го укрепрайона Тарасюк Иван Антонович „за образцовое выполнение боевых заданий командования на фронте борьбы с немецкими захватчиками и проявленные при этом доблесть и мужество“ награжден медалью „За отвагу“.

В сентябре 41-го начались обстрелы. Вой бомбардировщиков. На стенах домов висели плакаты, постоянно по радио повторяли: „Враг у ворот! Враг у ворот!“. Мама взяла мою школьную „Похвальную грамоту“ и разорвала: на ней были портреты Ленина и Сталина. Тогда думали: немцы войдут в город и отомстят нам за хранение подобных документов. И так думали многие. Все это страх – страх от „воронков“ довоенных (да и послевоенных). Я хоть и маленькая до войны была, боялась, вдруг заберут маму и папу?..

Как-то мы, дети, от шести и старше, сидели в синем зале кинотеатра „Москва“ и смотрели, кажется, „Чапаев“. Дверки на улицу были открыты, на случай попадания снаряда или бомбы, – так мы успели бы выскочить на улицу.

В начале блокады бегали к заводу Степана Разина, он находился рядом с нашей школой. До и в начале войны к заводским металлическим дверям-приемникам подвозили и прямо на улице, на землю, сгружали ячмень. Вместе с землей выгрызали дуранду (типа сросшихся зерен). Но ее с каждым разом становилось все меньше.

В блокаду внезапно появился в квартире наш сосед, Михаил Иванович (фамилию не помню), работал на Кировском заводе. В начале войны он как-то ушел на работу и пропал. Выяснилось, что его „задержали“ на заводе, поместили, как я узнала только несколько лет назад, в „шарашку“, типа «„туполевской“, где он всю войну и пробыл.

Иногда их выпускали домой. Он помог устроить мою маму в больницу.

Наступил голод.

Я приносила домой из школы 50–75 г горохового супа, чтобы подкормить трехлетнего братика и страдающую маму. Когда брат плакал и просил есть, я давала ему кристаллики соли из чудом оставшейся довоенной пачки.

Мама умирала от дистрофии, но спасли ее девушки из отряда санитарок, которые выносили трупы из нашей квартиры дома № 15 по проспекту Газа. Ей дали настой из сосновых веток и одно сырое яйцо, а потом забрали в больницу. Она выжила.

В нашей пятикомнатной коммунальной квартире на наших глазах по очереди умерли три соседские сестренки. Им было – полтора года, четыре года и десять лет. В квартире, кроме нас с братом, не осталось никого: одни умерли, другие уехали, мама в больнице. Так мы и выживали вдвоем, как могли.