Блондинка-рабыня
Шрифт:
— Примерно так оно и есть, — кивнул я.
— Если хотите убедиться, что Кармен не прячется в этой квартире, то, пожалуйста, можете все осмотреть. Все мои тайны — под ковром в спальне.
Каждые две недели я справляюсь о Кармен у Джерри Шумейкера, — продолжала она. — Он хоть и любит копаться в мозгах, но парень, в общем, неплохой.
В последний раз, когда мы с ним разговаривали, он сказал, что санаторий очень приличный, что ей там хорошо и она быстро идет на поправку.
— Ну конечно. — Я постарался, чтобы мои слова прозвучали сочувственно. — Это вполне разумно, раз вы ее единственная подруга.
Она на секунду вся напряглась, затуманенные синие глаза внезапно вспыхнули таким огнем, что я испугался, как бы они не прожгли в моей голове изрядную дырку.
— Даже подонок с таким воображением, как у вас, не мог бы сочинить это просто так — от фонаря. Откуда вы такое взяли? Это сказала анонимная сука-брюнетка из аптеки?
— Вот именно. А передала это сообщение Кармен наша милая продажная сестричка. Как только Кармен это услышала, она тут же решила, что должна удрать из санатория.
— О боже! — Джеки закатила глаза. — Это дурно пахнет!
— Может быть, у вас есть какие-то предположения, куда могла Кармен направиться, сбежав из санатория? — спросил я с надеждой.
— К сожалению, нет. — Она кивнула на заваленную подушками кушетку, задвинутую в дальний угол комнаты. — Мы могли бы с таким же успехом продолжить разговор сидя — ведь он будет, как я понимаю, долгим.
Мы оба подошли к кушетке и стали усаживаться, но опустился на нее только я один. Джеки Эриксон замерла в полусогнутом положении, ее небольшой, но пышный задик завис над обивкой кушетки.
— Я что-то не заметил, как сверкнула молния, — небрежно сказал я. — Видно, мне здорово повезло, что меня не задело.
Она испустила болезненный стон, снова приняла вертикальное положение, отстегнула широкий сыромятный ремень и бросила его на пол.
— Ох! — Это был вздох облегчения из самой глубины души. Она плюхнулась на кушетку рядом со мной.
— Прострел? — предположил я.
— Все дело в моем сложении — у меня переоснащена верхняя половина. Когда стоишь, это нисколько не мешает, зато уж когда начинаешь усаживаться, какая-то деталь непременно нарушит равновесие.
Обе мои прелестные полные груди начинают искать, на что бы им улечься, тогда как девичьи бедрышки впадают в панику и подталкивают талию кверху — в целях самозащиты. — Она вытащила лимонного цвета рубашку из джинсов и принялась осторожно поглаживать свой живот. — Я часто подумываю о том, чтобы сесть на суровую диету, но мысль о конечном результате неизменно удерживает меня от последнего шага. Вы можете себе представить ходячий скелет с тридцатисемидюймовым бюстом?
— Если дело касается секса, я могу представить себе все, что угодно, — искренне ответил я. — Но ведь вы как раз собирались объяснить мне, что означает фраза: Росс охотится за Рэем. Не так ли?
— У меня, знаете ли, этот новомодный невроз: постоянно перевожу в слова свободный поток мыслей, — сказала Джеки извиняющимся тоном.
— Вы словно прохудившийся унитаз, который ни один сантехник не сможет починить, — такое у вас словоизвержение! — разозлился я. — В следующий раз, когда вы снова ударитесь в словоблудие,
— Вы что-то нервничаете, — ласково заметила она. — Вы не были сегодня у своего психолога? — Она нервно подпрыгнула, когда я положил ей руки на плечи. — Ладно-ладно, сейчас объясню.
— Немедленно выкладывайте все, что знаете, — прорычал я.
— Но если это будет смахивать на лекцию, то я не виновата, — предупредила Джеки. — Только если вы в самом деле хотите узнать причину бегства Кармен Коленсо, — а я думаю, это на самом деле очень важно, — вам нужно для начала понять, какую роль в ее жизни играл Рэй.
Их родители погибли в автомобильной катастрофе, когда Кармен было пятнадцать, а Рэю — на десять больше. И вот он взял на себя роль отца. Рэй играл ее с таким же рвением, как капитан Блэй — роль морского капитана! Она была младшая, он — ее законный опекун. Рэй давал деньги, чтобы она могла питаться, иметь крышу над головой и все прочее. Взамен, правда, он требовал беспрекословного послушания и полного подчинения. Он должен был непременно одобрить решительно все, что ее касалось: прическу, одежду, школьных товарищей, поклонников — даже ее тайные мысли!
— До тех пор, пока она не оставила колледж на втором курсе и — цитируя Пакстона — не предъявила ему свою «Декларацию Независимости», а потом сняла вместе с вами квартиру?
— О, это было не так-то просто. Ей пришлось провести адских две недели, пока Рэй, наконец, перестал вопить. Но он тут же утер ей нос: назначил содержание — всего сто долларов в неделю. И она поняла, что все равно зависит от него. Мне кажется, именно тогда она стала подумывать о том, что единственная возможность избавиться от его опеки — это выйти замуж. Найти себе мужа, который мог бы противостоять Великому братцу, достаточно богатого, чтобы он мог позволить себе плюнуть в глаза знаменитой кинозвезде.
— И тут появляется Тайлер Уоррен?
— В какой-то мере я и себя виню во всем этом, — задумчиво сказала Джеки. — У меня были обширные знакомства во всех рекламных агентствах города, и мне было нетрудно время от времени добывать для Кармен работу манекенщицы. Однажды она попала таким образом в большой магазин, принадлежавший папаше Тайлера. Тот как раз в это время помогал своему старику. Между Тайлером и Кармен завязался роман — знаете, этакая великая любовь, равной которой не было во все времена. Только, к сожалению, папа Уоррен не одобрял их отношений. Тогда сыночек совершил отчаянно смелый поступок — убежал с Кармен и женился на ней.
Но когда они вернулись обратно после медового месяца, папаша так топал на сыночка ногами, что тот в течение следующих двух недель снова стал тем, кем и был до брака, — ничтожным пресмыкающимся. В этом и в том, что папочка так суров с ним, он, конечно же, обвинил Кармен. В конце концов весь свой досуг он стал посвящать тому, чтобы превратить их семейную жизнь в сущий ад для Кармен.
Та была уничтожена вдвойне. Она-то ведь думала, что выходит замуж за некоего супермена, который в миг разделается с Рэем, а оказалось, что супруг ее — сверхничтожество, чья отвратительная трусость могла сравниться только с его жестокостью в обращении с ней. А потом ей все стало безразлично.