Блондинка в бетоне (Цементная блондинка, Право на выстрел)
Шрифт:
– Это явный признак моей вины.
– Не надо быть таким самоуверенным. На присяжных все может повлиять.
– Мне это все равно. Кроме того, это же вы должны хорошо сегодня выглядеть, а, Белк?
Его слова звучали почти как издевка, учитывая, что они были сказаны о человеке с тридцатью килограммами излишнего веса, который каждый раз, когда судья обращал на него свой взгляд, начинал обливаться потом.
– Какого черта вы говорите, что вам это все равно? Сегодня все решается, а вы выглядите так, словно спали в машине, и еще говорите, что вас это не заботит.
– Я
– Но почему только сейчас, Босх, когда две недели назад я мог урегулировать это за пятизначную цифру?
– Потому что только сейчас я понял, что есть вещи более важные, чем мнение моих так называемых судей. Да они не ответят мне, если я спрошу их на улице, сколько времени!
– Не трогайте меня сейчас, Босх, – посмотрев на часы, сказал Белк. – Через десять минут мы начинаем, и я хочу быть в полной готовности. Я все еще работаю над своим выступлением. Оно будет даже короче, чем того требует судья Кейес.
В свое время судья постановил, что заключительные выступления сторон должны продолжаться не более получаса. При этом истец в лице Чандлер сначала должен был выступать двадцать минут, после чего следовало тридцатиминутное выступление представителя ответчика, то есть Белка. Затем истцу предоставлялось еще десять минут. Таким образом, за Чандлер оставалось первое и последнее слово – еще один признак того, что, по мнению Босха, система работала против него.
Посмотрев на стол истца, Босх заметил, что Дебора Черч сидит там одна, устремив взгляд прямо перед собой. Две дочери сидели позади нее, в первом ряду галереи для публики. Чандлер нигде не было видно, но судя по тому, что на столе лежали папки и желтые блокноты, далеко она не ушла.
– Что ж, работайте над своей речью, – сказал он Белку. – Не буду вам мешать.
– Только, ради Бога, на этот раз не опаздывайте.
Как он и надеялся, Чандлер была снаружи – курила возле статуи. Окинув его холодным взглядом, она ничего не сказала и, чтобы подчеркнуть свою неприязнь, на несколько шагов отошла от урны. На ней был синий костюм – вероятно, счастливый; из косы сзади выбивался светлый локон.
– Заучиваете текст? – спросил Босх.
– Мне нет нужды ничего заучивать. Сейчас будет самая легкая часть.
– Естественно.
– Почему естественно?
– Точно не знаю, просто могу предположить, что во время заключительного выступления вы более свободны от юридических ограничений. Меньше правил относительно того, что вы можете или не можете сказать. Думаю, что тут вы чувствуете себя в своей стихии.
– Очень тонкое замечание, – только и сказала она. Не было заметно никаких признаков того, что ее сделка с Эдгаром раскрыта. Когда Босх заучивал то, что сейчас ей скажет, он полагался именно на это. Пробудившись после короткого сна, он бросил свежий взгляд на события прошлого вечера и увидел то, что до сих пор упускал из виду. Теперь он собирался с ней поиграть. Он уже вступил в пустой разговор, а теперь должен ее подловить.
– Когда все это кончится, – сказал он, – я хотел бы получить записку.
– Какую записку?
– Записку, которую прислал
На ее лице отразилось потрясение, но затем быстро исчезло, сменившись обычной непроницаемой маской. Тем не менее она не успела скрыть свою первую реакцию. По выражению ее глаз Босх увидел, что она почувствовала опасность, и понял: он ее сделал.
– Это улика, – сказал он.
– Я не знаю, о чем вы говорите, детектив Босх. Мне нужно возвращаться.
Бросив в урну наполовину выкуренный окурок с отпечатком губной помады, она сделал два шага по направлению к двери.
– Я знаю об Эдгаре. Вчера вечером я вас с ним видел. – Это ее остановило. Повернувшись, она посмотрела на него. – В «Hung Jury». С «Кровавой Мэри».
– Что бы он вам ни наговорил, – взвешивая каждое слово, сказала она, – я уверена, что это было сделано для того, чтобы выставить его в наилучшем свете. Если вы собираетесь предать это гласности, я буду начеку.
– Я не собираюсь ничего предавать гласности… если только вы отдадите мне записку. Скрывать улику – уже само по себе преступление. Впрочем, не мне вам об этом говорить.
– Что бы там Эдгар ни наговорил вам о записке, это ложь. Я не сказала ему ни…
– О записке и он мне ничего не говорил. В этом не было необходимости. Я сам все вычислил. Вы позвонили ему в понедельник, после того как было найдено тело, только потому, что уже знали об этом и знали, что оно связано с Кукольником. Сначала я никак не мог понять, откуда вы это узнали, а потом понял. Мы получили записку, но до следующего дня это оставалось тайной. Бреммер был единственным, кто об этом узнал, но в его статье сказано, что на тот момент с вами не удалось связаться. Думаю, потому, что вы уехали на встречу с Эдгаром. Он сказал, что вы звонили в тот день и спрашивали насчет тела. Вы спросили, есть ли у нас записка. Все это произошло из-за того, что у вас самой есть записка, адвокат. И мне нужно ее увидеть. Если она отличается от той, которая у нас уже есть, это будет полезно.
Посмотрев на часы, она поспешно закурила другую сигарету.
– Я могу получить ордер, – сказал он.
Она неестественно засмеялась.
– Хотела бы я посмотреть, как вы его получите! Хотела бы я увидеть в этом городе судью, который подпишет ордер, позволяющий ЛАПД обыскать мой дом, когда в газетах каждый день пишут об этом деле. Судьи тоже не чужды политики, детектив, поэтому никто не подпишет такой ордер, чтобы потом не оказаться в неприятном положении.
– Вообще-то я думал о вашей конторе. Но все равно спасибо – вы хотя бы сообщили мне, где она находится.
На долю секунды ее лицо вновь исказилось. Она допустила промашку, и это, пожалуй, потрясло ее больше всего. Затянувшись пару раз, она ткнула сигарету в песок. Томми Фарауэй сильно обрадуется, когда ее найдет.
– Через минуту нам надо быть на месте. Детектив, я ничего не знаю ни о какой записке. Вам понятно? Абсолютно ничего. Нет никакой записки. Если вы собираетесь в связи с этим устроить мне какие-то неприятности, тем хуже для вас.
– Белку я ничего не говорил и не собираюсь. Мне просто нужна записка. Это не имеет ничего общего со слушаниями.