Блондинки начинают и выигрывают
Шрифт:
Что, друзья? Приятели? Коллеги? Ну, с ними совсем легко! Кто из нас, скажите на милость, станет пристально вглядываться в другого человека — все видят только себя. А если что — отмазка железная, психическая болезнь, амнезия. Там не помню, сям не помню…
А про работу я уж и не говорю: Кеша — душа коллектива. Недавно его назначили заместителем генерального. Это в его-то годы! Секретарша Алина, правда, подозрительно крутила носом, но Кеша и ее обаял. Кроме того, ее вот-вот уволят по сокращению штатов. Даже если она и поняла что-то
Но слава богу, теперь его нет. И больше не будет. Конечно, мне было жалко его, когда я ехала на опознание трупа. Немного. Все-таки он тоже был ничего в свое время, все-таки мы десять лет были вместе…
Мне даже стало как-то легче, что на длинном оцинкованном столе под серой простыней в ужасных формалиновых пятнах оказался не он, а Виктор Ефимович. Вот так судьба играет человеком.
Где Александр сейчас?.. Где-то на Кипре. Ему дали отступного, чтобы он убрался из страны, и он уехал, поджав хвост.
Конечно, милиции ничего не известно. А зачем? Если расскажешь одно, то нужно рассказать и другое…
И потом, никто ничего не сможет доказать. Думаете, почему я с вами откровенна? Вы ничего никогда не сможете доказать! Вам никто не поверит!
Да и зачем вам это нужно? А? Молчите?
— Ради справедливости! — произнес я, все еще закрывая трубку шарфом, чтобы она не узнала мой голос. Простуженный голос звучал с сиплым надрывом, саднили порезы на подбородке от свежего бритья.
— Ха-ха-ха, какой справедливости?! — звонко расхохоталась она. — Никакой справедливости нет и не бывает. И не будет. Какая может быть справедливость, если один живет в ужасном общежитии с клопами, а другой гребет деньги лопатой?
— И вам его не жалко?
— Кого? Его? — Она на секунду задумалась. — Не понимаю вопроса. Без него… Лучше, спокойнее — без него…
— Без меня? — усмехнулся я и проговорил своим обыкновенным голосом, наконец освободившись от удушающего действия шарфа. — А что, если я вернусь и все расскажу?
Она потрясенно замолчала. Она конечно же узнала мой голос.
— О господи, — прошептала, — это ты? Конечно, ведь я подозревала, я думала… Но я решила, что у тебя не хватит наглости… Ведь ты не посмеешь… Разве ты не уехал, как обещал?
— Нет, как ты уже поняла! И не собираюсь уезжать. Хочу восстановить «статус-кво». Я, между прочим, даром времени не теряю: опрашиваю свидетелей, записываю их показания. Я и в морге был, и в милиции! У меня уже несколько сот страниц записано! И каждый знает что-нибудь такое, что может помочь мне на суде. Одна старуха Варвара Ферапонтовна чего стоит! Она видела, как Кеша приходил к тебе во время моего отъезда. Я раздобыл зубные карты в стоматологической клинике, по ним всегда можно доказать, кто есть кто… А Алина? Я женюсь на ней, и она расколется, как миленькая… Это заговор против меня, и
— Алина уже практически уволена. Нужен ли ты ей теперь? Не думаю… Зубные карты — выбрось их подальше. Они нужны только тем, у кого есть зубы. Неужели ты надеешься, что кто-то станет разбираться с ними? Ведь вы оба живы. Что ты сможешь предъявить Кеше? Что он украл у тебя твою жизнь? Глупость! А насчет старухи… Старуха ненормальная, тебе никто не поверит. У тебя ничего не выйдет, — металлическим тоном произнесла она.
За десять лет супружеской жизни я впервые узнал, что она умеет разговаривать так — как инспектор ГАИ на дороге во время месячника безопасности движения.
— Твоя игра не удалась. Ты проиграл. Точнее, я тебя обыграла. Мат в три хода, белые начинают и выигрывают… Точнее, блондинки начинают и выигрывают…
— Я еще поборюсь. Я еще посмотрю, кто кого…
— У тебя ничего не выйдет! Ты не посмеешь! А если ты появишься, мы… Мы тебя просто уничтожим! — Ее голос сорвался на крик: — И не звони больше, не разнюхивай! А если осмелишься появиться, мы скажем, что раньше ты работал охранником моего мужа, был уволен и теперь мстишь за это. Тебя упекут за решетку! Не смей!..
Я повесил трубку на рычаг. Бархатные ручки, скрутившие мою жизнь, как ненужную тряпку, крепко сомкнулись на горле.
Вышел из будки таксофона, подняв воротник пальто. В кармане тихо брякнула мелочь.
Спустился в теплое метро, в полудреме доехал до нужной станции, вышел из подземки. Что мне оставалось делать?
Вахтерша меня сразу «узнала».
— Кешенька, ты ли это? — ласково спросила она. — Что-то ты давно к нам не захаживал. Совсем исхудал, запаршивел-то как!
— Болел, — коротко ответил я и прошел внутрь здания театра.
— Ты к кому? К «самому» небось? Обратно хочешь вернуться? Ну, иди, иди… Он сейчас только что пообедавши, добрый…
Дверь с надписью «зав. труппой» нехотя отворилась на мой стук.
— А, Стрельцов! — ухмыльнулся Цискаридзе. — Пришел обратно проситься? И не проси, не возьму! Даже не умоляй!
— Да ведь… — робко начал я.
— Ушел от нас, а теперь обратно намылился? А как у тебя, друг сердечный, с этим делом? — Заволосатевший заведующий подозрительно щелкнул себя по шее.
— Завязал, — нехотя буркнул я.
— Ладно, что делать с тобой, раз завязал. Иди пиши заявление, там посмотрим. Роль-то свою помнишь?
— Смутно.
— Повтори, к школьным каникулам возобновляем «Веселых медвежат». Но учти, берем тебя с испытательным сроком!
— Спасибо, большое спасибо, — забормотал я, пятясь, как проситель, спиной к двери.
— Смотри у меня… — Цискаридзе грозно приподнялся в кресле. — Если узнаю, что ты опять начал закладывать за воротник…
Я пулей вылетел в коридор.