Блондинки начинают и выигрывают
Шрифт:
— Никого у меня нет! Вот глупости! — сердито фыркнул я. — Я же тебе объяснял, что у меня море дел. На меня взвалили контроль за счетами… — Я скосил глаза на бланк. — На Кипре. И потом этот Кеша, он отнимает уйму времени…
Иришка разрыдалась в полный голос, совершенно не боясь разбудить детей.
— Ну вот, еще какого-то Кешу себе придумал… — завывая, как ветер зимой, врывающийся в щели ставен, прорыдала она. — Может быть, это вовсе никакой не Кеша, а какая-нибудь Стеша…
— Послушай, — сдержанно-яростно предложил я, — давай перенесем выяснение отношений на более удобное время. Я опаздываю.
— А-а-а, опа-аздываешь… Значит, у тебя действительно кто-то
— Кеша — это Кеша, — разозлился я, глядя на часы. Все, окончательно опоздал. — Но если ты так горишь желанием познакомиться с ним, изволь, я устрою.
— Когда? — встрепенулась Иришка.
— Когда хочешь. Да хоть сегодня вечером.
Мир был восстановлен. Мысли жены завертелись в практической плоскости.
— Тогда приготовлю сегодня лобио. Ты не знаешь, ему понравится лобио?
— Не знаю, — прокричал я, уже убегая.
— Обязательно понравится, — задумчиво проговорила Иришка сама себе.
Странная уверенность!
В приемной детективного агентства «Острый глаз», темной неуютной комнатке, в которой незримо витал дух опасности и чудовищных тайн, было накурено хоть топор вешай. Моложавый юноша лет сорока, носивший на себе несмываемое клеймо милицейского прошлого, вопросительно уставился на меня из-под толстых роговых очков, одно стекло которых изящно треснуло. Цветастый галстук разгульного фасона, красовавшийся поверх рубашки с отчетливыми пятнами не то крови, не то кетчупа, неутомимо душил юношу своей шелковой петлей, отчего его владелец изредка хватался обеими руками за горло, как будто мечтал добровольно уйти из жизни.
— Чем могу помочь? — Американская улыбка в шестьдесят четыре зуба была побеждена удушающим действием галстука и постепенно сошла на нет.
— Я записан на прием. К какому-то Арсеньеву.
— Не к какому-то, а к самому Пал Григоричу… Это наш специалист по розыску, — кивнул мученик галстука. — Если бы вы знали, сколько людей удалось ему отыскать…
— Мне много не надо, — усмехнулся я, — мне и одного хватит.
— Одну минуту! — Страстотерпец от галстука вновь схватился за горло и выбежал из холла с такой решимостью, будто не желал возвращаться более обратно.
Вместо него вскоре появился угрюмый тип, голову которого венчала блюдцеобразная лысина, изящно декорированная по краям грязноватым венчиком пепельных волос.
— Очень приятно, рад, что вы обратились именно к нам, — буркнул он мрачно. Его тон составлял разительный контраст с радушным смыслом его слов. — Я Пал Григорич, — добавил он, ожидающе глядя на меня, точно предвкушал бурные аплодисменты, овации, крики «бис» и «браво». Но не дождавшись, плюхнулся в продавленное кресло, некогда сиявшее кожзаменительными боками, а теперь тусклое и потертое, и брюзгливо произнес: — Вот вы сказали по телефону, что вам нужно найти родственника в Сыктывкаре. Возможно, придется командировать сотрудника для проведения оперативных мероприятий на месте. Вы готовы оплатить дорогу и суточные?
— Если бы командировка была в Сочи или в Крым, я подумал бы. А в Сыктывкар, в разгаре зимы… С дорогой душой!
— Фотография у вас есть? Вашего родственника.
Из бумажника появился снимок Кеши, сделанный с близкого расстояния обыкновенной мыльницей.
Угрюмый тип скосил нелюбопытный взгляд.
— И что вы хотите узнать? Местонахождение?
— Местонахождение его в данный момент
— Вам неизвестен год рождения брата? — Вздернутая на полмиллиметра бровь свидетельствовала о крайнем удивлении.
— Ну, знаете, как это бывает… Семейные дрязги, ссора, развод, внезапный отъезд… Скомканная записка на столе: «Уехал навсегда, не ищи». Слезы матери, колючая щека отца и так далее… Меня интересует, что делал мой братец все эти годы. Был ли судим и за что. Есть ли семья, дети. Понимаете, я собираюсь ввести его в свой бизнес, поэтому важно знать, не заявятся ли в один прекрасный момент ко мне дружки, желающие посчитаться, или какая-нибудь дама в слезах с пищащим свертком на руках и с выводком сопливых ребятишек. Обычные меры предосторожности. Доверяй, как говорится, но проверяй.
Угрюмый кивнул и спрятал фотографию во внутренний карман пиджака.
— Все понял. Желаете и на наркотики проверить?
— Пожалуйста.
Несомненно, сыщик трогательной семейной истории ни на секунду не поверил. Но меня это не волновало. В конце концов, я деньги плачу, пусть ищет.
Мне совсем не улыбалось в тот момент, когда я в упоении своей новой жизнью буду щебетать и смеяться от счастья, вкушая блаженство долгожданной свободы, чтобы в дверь внезапно постучались угрюмые типы с предусмотрительно засунутыми в карман кулаками и сурово произнесли, глядя в какие-нибудь бумаги: «Стрельцов? Иннокентий Иванович? Пройдемте, вот ордер на ваш арест». А там что-нибудь серьезное — не то убийство буфетчицы на золотых приисках, не то ограбление инкассатора в каком-нибудь девяносто-лохматом году. Или, и того лучше, заявятся татуированные до синевы ребята с набыченными лбами и вороватыми быстрыми взглядами бывалых урок и поставят «на ножи» за какую-нибудь мелкую лагерную провинность. Даже потенциальная супружница, с воющими от голода детьми от разных отцов многодетная мать, не так пугала меня, как эти немногословные мужчины с плохими зубами и хорошими заточками в карманах…
Записав координаты для связи, угрюмый удалился, а на смену ему, держась руками за горло, вновь выбежал владелец галстука. Он быстро состряпал договор и проворно вписал в квитанцию причитающуюся с меня сумму. Услышав ее размер, я немного погрустнел, но расстался с деньгами без звука.
Ох, тщета всего земного, ох, суета сует… Скоро даже за право сделать шаг по земле с нас будут драть деньги. За какие-то сведения из жизни мелкого попрошайки приходится отдать почти пятьсот долларов! И это только задаток! Ну и дорого же обходится мне моя идея! Приходится только тем утешаться, что спокойствие и уверенность в завтрашнем дне куда дороже каких-то паршивых денег. В тот момент мне действительно казалось, что я покупаю себе вожделенное спокойствие.
На самом деле я давно отдал его за бесценок.
— Что ж ты, милый мой, не заглядывал ко мне столько времени? Я уж извелась здесь одна без культурного общества. Мне ж и поговорить не с кем о высоких материях. Только когда, бывает, ругательное письмо в газету напишу, так и полегчает немного. А то даже поделиться не с кем. И поскандалить тоже. Что, соседи? Соседи… Только «здрасте, Варвара Ферапонтовна» да «до свидания». И то не все. Только те, которые меня боятся. Прямо не люди, а говорящие манекены!