Блондинки от "Бергдорф"
Шрифт:
Едва Джулия вернулась в Нью-Йорк, мы встретились за чашкой кофе с молоком и без кофеина в кафе «Житан» на Мотт-стрит. «Житан» от стенки до стенки буквально забит топ-моделями, одетыми, как уличные оборванки, в очень дорогие вещи от Марни. Все считают это суперстильным. Признаюсь, иногда я и сама подхватывала от них кое-какие направления моды. Джулия на удивление хорошо вписалась в обстановку, потому что надела купленные во Франции «армейские» брюки от Марка Джейкобса, сидевшие на ней гениально. Она выбрала столик в темном углу, что было странно, поскольку Джулия обычно хочет сидеть на самом заметном месте, где бы оно ни находилось.
—
Я была совершенно озадачена. Джулия, собственно говоря, находится в политической оппозиции к пребыванию в дауне.
— Почему? Это так на тебя не похоже, — удивилась я.
— Ш-ш-ш. — Она надела очки. — Не стоит, чтобы нас услышали.
— Почему?
— За тобой присматривают, на случай новой попытки самоубийства.
— Я в полном порядке. В рот не беру адвила с тех пор, как подсела на Эдуардо. Взгляни на меня, все говорят, что я ослепительна.
— Мы все знаем, как стать ослепительной в Нью-Йорке после разрыва помолвки. Секрет прост: Портофино. Так что и не думай выкинуть еще одну такую же штуку. Мы на страже.
— Мы?
— Я, Джолин и Лара. Мы наблюдаем за тобой круглосуточно, без выходных. Ты переезжаешь ко мне, и без всяких споров.
— Ни за что. Слушай, Трейси поработала на славу, комнаты потрясающие, но я не хочу там жить.
— Одно из двух: либо живешь со мной в «Пьере», либо соглашаешься на терапию.
Иногда Джулия прозрачна, как стакан «Сан Пеллегрино». Немного пожить с ней, пока я болею, — это одно дело, но я вовсе не желаю, чтобы она стащила всю мою одежду. Уверена, что это и есть истинный мотив ее великодушия. Джулия никогда, никогда ничего не отдает обратно, даже такие грандиозные вещи, как брючные костюмы от Версаче. Во всем, что касается моды, она настоящая черная дыра, и ее нельзя близко подпускать к чему-то ценному.
Я была уверена, что терапия только ухудшит мое состояние. С девушками, посещающими психотерапевта, невозможно находиться рядом более пяти минут: они безостановочно рассказывают о своем детстве всем, кто имел несчастье оказаться в одной с ними комнате. Джулия считает терапию лекарством от всего на свете и полностью за то, чтобы расстраиваться и плакать о своем несчастном детстве как истинной причине всех истерик в настоящем. Она не желает признаться, что все ее истерики — капризы испорченной, избалованной, давно ставшей взрослой особы. Джулия воображает, что ее травмировало желание матери во время каникул на Палм-Бич наряжать ее только в платьица от Лилли Пулитцер, тогда как другим ребятишкам позволяли носить джинсы от Калвина Клайна. Шринк Джулии относит ее взрослое пристрастие к шопингу на счет этого публичного унижения.
— Джулия, я не собираюсь делать ни того ни другого. Мне гораздо лучше, — заявила я. — И я безумно влюбилась.
— Но ты знаешь его всего несколько дней! Это просто увлечение! Даже если этот королевский отпрыск — дело стоящее, необходимо разобраться, почему ты оставалась с Заком, когда он обращался с тобой хуже, чем с дерьмом на подошвах собственных кроссовок.
— Но, Джулия, я уже обо всем забыла! Как если бы вообще не была помолвлена с Заком. Чувствую себя так, будто это случилось не со мной. С кем-то другим, в каком-то фильме.
— И что дальше? Нельзя же делать вид, словно ничего не произошло? Если
Почему Джулия считает блестящей идеей воскрешать все гнусности, которые я стараюсь выбросить из головы? Слишком уж часто она бегает по психиатрам: такое до добра не доведет. По-моему, лучший способ отделаться от всяких мерзостей — навсегда забыть о них.
— Ты едва не умерла неделю назад и полагаешь, что все в порядке? — настаивала Джулия. — Ты могла приобрести два совершенно разных маниакально-депрессивных психоза или что-то такое же кошмарное. Это очень серьезно. Сходи хотя бы на сканирование мозга.
Как большинство нью-йоркских девушек, Джулия бежит в институт психиатрии каждый раз, когда у нее заболит голова. Она так хорошо знакома со всеми разновидностями депрессии, что вполне способна поставить диагноз.
— Кстати, — продолжала она, — Эдуардо знает о случившемся?
— Конечно! Я все ему рассказала.
Ужасно, если Джулия узнает, что я нагло соврала, но, разумеется, Эдуардо абсолютно ничего не известно о моих парижских приключениях. Он думал, что я, как все американки, приехала походить по бутикам. Честно говоря, я ненавидела себя за ту историю с адвилом. Чарли тоже возненавидел меня за это, да и Джулия была отнюдь не в восторге. Не хотелось бы, чтобы еще кто-то меня возненавидел. Не слишком умно говорить Эдуардо правду на столь ранней стадии наших отношений: а вдруг он не захочет иметь со мной ничего общего?
— Что ж, теперь я немного лучшего о нем мнения, — констатировала Джулия. — Но по крайней мере подумай о встрече с доктором Фенслером. Даже если хорошо себя чувствуешь, это может быть полезным.
— Не поговорить ли нам о чем-то еще? — предложила я.
Строго между нами: правда заключается в том, что когда Эдуардо уезжал из города по делам, а это бывало довольно часто, меня иногда снова тянуло к адвилу. Этакое слегка «адвильное» настроение. Я выбросила все таблетки, найденные мной в квартире, но когда лежала по ночам одна, эти чувства, как-бы-халата-из-»Ритца», возвращались и лишали меня воли. Стоило вспомнить Зака хотя бы на секунду, как мне хотелось бежать в аптеку Бигелоу на Шестой авеню и купить самый большой чертов пузырек с таблетками. Я никогда не звонила Эдуардо в самые тяжелые моменты, потому что его сотовый вряд ли работал в таких Богом забытых местах, как Айова, куда ему приходилось ездить все по тем же делам. По уик-эндам он тоже обычно отсутствовал. И в довершение ко всему, когда я позвонила наследнице из Палм-Бич, чтобы назначить срок окончательной встречи, она ответила:
— Я уже дала интервью. Журнал прислал кого-то другого.
Как-то в воскресенье — все воскресенья убийственны, не так ли? — мне снова почти захотелось бежать в «Уиз» и купить DVD-плейер. Эдуард был недосягаем, как всегда, во время одной из своих поездок. Я чувствовала себя парией, черствым бубликом, никому не нужным. И часами смотрела на «Утонувший грузовик» Зака. Раньше я как-то не замечала, что он немного не в фокусе. Может, это не такой уж потрясающий снимок?
Я решила снять его со стены, но пустое место так походило на темный провал, что пришлось вернуть грузовик на место, отчего мне стало еще горше. Когда я решилась позвонить Джулии, было еще четыре утра, но она бодрствовала, поскольку сидела на черничной диете и муки голода не давали ей заснуть.