Блуд на крови. Книга вторая
Шрифт:
— Отчего?
— Сено нашел, да жид им торгует, полтинник за пуд требует.
— Полтинник, говоришь? Да-с, негоже… А сено-то хорошее хоть?
— Да жид твердит мне: «Заливное, заливное!» А какое там заливное, осока одна. Такому гривенник — красная цена.
— Купи у других.
— Так вся сила в том, что этот продавец один. Вот шкуру и дерет!
В это время помещик объявил, что карты ротмистра биты. Тот рассердился, шпорами под столом звякнул, да зарычал:
— Какой ты в ж… вахмистр, если с каким-то жидом не умеешь разобраться!
— Ваше благородие, да я торговался-торговался, он, паразит,
Тут ротмистр расплылся в довольной улыбке, объявил:
— У меня шесть леве — малый шлем! — и сдвинул к себе выигрыш. И наконец, повернул голову к вахмистру:
— Слушай-ка, братец! Хоть повесь своего жида, а сено у него достань…
Еще с часик поиграл бравый ротмистр, пошли они с помещиком ноги размять, по свежему воздуху походить. Вдруг видят: народ толпится, обсуждают что-то. Подошли ближе, глазам не верят. На дубу в петле человек болтается.
— Что это такое? — рассвирепел ротмистр. Тут как тут — вахмистр. По-уставному вытянулся, докладывает:
— Сено в количестве трех с половиной пудов и полпуда овса для фуража достал. Жида, как изволили приказать, повесил! Больше издеваться над русскими гусарами не будет.
Старушка Пискунова весело расхохоталась:
— Смешные небылицы мне рассказываешь! Сусанна тихо, но убедительно произнесла:
— Это — истинная правда! В книгах серьезных написано.
— Ну и что дальше было? — старушка легла лицом вниз, и Арсений стал разминать ей икры.
— А дальше… дальше деваться было некуда. Такое происшествие не скроешь! Несчастный ротмистр написал рапорт, в котором благородно
взял на себя всю вину, полностью обеляя вахмистра, как лицо подчиненное.
Дело дошло до самого государя. Павел издал указ… — Сусанна взяла книгу в зеленом переплете, которую предусмотрительно принесла с собой. — Вот что повелел император:
«Ротмистр Светликов за глупые и незаконные приказания разжалывается в рядовые, дабы остальные на сем дурном примере острастку получили». Но тут же высочайшим приказом распорядился: «19 сентября 1797 года рядовому Светликову такого-то полка вернуть чин ротмистра с производством в майоры за введение такой отличной субординации в вверенной ему команде, что и глупые его приказания исполняются беспрекословно».
В спальне на некоторое время воцарилось молчание. Лишь старушка тяжело посапывала под энергичные разминания Арсения. Наконец, отдуваясь, она произнесла:
— Уф, спасибо, утешил ты, Арсений, мои старые косточки! И тебе, Сусанночка, спасибо большое. Оченно трогательная история, хотя, по человечеству, этого самого… торгаша жаль: своим ведщдобром торговал! Сколько хочет, столько и требует. Каждому своей выгоды хочется!
Сусанна возразила:
— А чего нехристя жалеть? Подумаешь — вздернули! Говорят, смерть, когда давят, быстрая и даже приятная. Вон, сами небось знаете, даже императора Павла Петровича удавили, и то сошло. В ночь с 11 на 12 марта 1801 года это произошло.
Пискунова, блаженно потягиваясь под шелковым одеялом, вздохнула:
— Рази удавили государя? У кого же рука на помазанника поднялась? — Помолчала, удивилась: — Надо же! Я как раз на свет появилась в ночь на 12 марта первого
— Совпадение потрясающее! — согласилась Сусанна.
Старушка продолжала:
— Вот так и живем: один на свет появляется, другого давят. Нехорошо это! Не по Божески. Ну, Господь с вами, миленькие. Идите, попейте чаю, да спать скоро можно ложиться.
Все ушли. Пискунова стала молить Господа о прощении грехов, о здравии ближних и дальних.
КЛЮЧ ОТ СУНДУКА
Прошло минут пятнадцать, и в спальню, поскрипывая сапогами, явился Капитон. Он почтительно доложил:
— Барыня, приехали ваш племянник Михаил Захарович да доктор Тривус. Прикажете допустить?
— Сначала-то пусть лекарь войдет. Не при племяше же он осмотр меня станет производить? Зови.
Козлобородый, в золотом пенсне, доктор Тривус долго слушал Пискунову, измерял пульс, просил пациентку промычать букву «э», стучал по коленям и делал множество ненужных вопросов, ответы на которые не слушал, ибо знал их:
— Как сон? Что аппетит? Какое ощущение во рту после сна? Стул был? — и так далее.
Окончив осмотр, он попросил пригласить в спальню Хайлова, заигрывающего в гостиной с Сусанной и успевшего, в тайне от мужа, разумеется, назначить ей свидание и уже предвкушавшего сладость победы.
Когда Хайлов вошел, доктор, бесполезный как большинство докторов, стал распространяться по поводу течения болезни Пискуновой и планов терапевтического лечения. Тривусу было выгодно, чтобы старушка долго-долго находилась в нынешнем состоянии, не улучшая его и не ухудшая, ибо от таких пациентов и веры их в то, что именно Тривус — замечательный доктор, лучше всех знающий, как лечить болезнь, зависело материальное положение этого самого доктора.
По этой причине доктор беспокоился не о лечении больной, ибо излечить старость невозможно, а о том, чтобы иметь умный и многозначительный вид. Сам же он знал, что ничему помочь не может и никогда не лечил своих семейных, приглашая к ним другого доктора, который тоже ничего не знал и который тоже создавал себе репутацию знающего и умел напускать на себя самоуверенный и умный вид.
Изложив общий ход болезни, Тривус протянул Хайлову рецепт:
— Сейчас крайне полезно сделать инъекции нового препарата гормонала. Он изготавливается из перисталического гормона, добывающегося из селезенки животных. Он, при введении его в кровь, возбуждает клеточные комплексы, которые, в свою очередь, вызывают перистальтику кишок. Прекрасное лекарство! И еще — вот рецепт! — необходимо употреблять по столовой ложке во время еды три раза в день (не реже!) микстуру триферрола. Он способствует увеличению содержания гемоглобина. В аптеке Феррейна всегда в наличии. Цена флакона — девяносто копеек.
Хайлов вздыхал с покорным видом, кивал головой и обещал все исполнять в точности. Он протянул доктору конверт с пятьюдесятью рублями:
— Это от меня лично за усердие! — И, понизив голос свой до шипения, похожего на тот звук, что получается у паровоза при выпуске пара, спросил: — Можно ли надеяться на улучшение?
Тривус завел глаза и стал рассуждать на тему того, что наука пока не дошла до того, чтобы менять естественный ход событий, и что на девятом десятке лет полного выздоровления не бывает. Но при этом многозначительно добавил: