Блуд на крови. Книга вторая
Шрифт:
Дмитрий за два дня до смерти отца уехал в командировку в Рязань. Его известили телеграммой о происшедшем. Сын с первым же поездом примчался в Москву, с вокзала сразу бросился к Соколову:
— Почему, зачем?… Так неожиданно… — бессвязно бормотал едва не спятивший от горя Дмитрий.
— Я хотел у вас узнать, что побудило Льва Григорьевича столь неожиданно свести счеты с жизнью? — мягко, с сочувствием спросил Соколов.
Дмитрий твердил лишь одно:
— Не знаю, не понимаю…
Соколов, видя это искреннее безутешное горе, понял, что ничего пока не добьется от сына
— Вам вот это не знакомо?
Вдруг Дмитрий страшно разволновался, смертельно побледнел, но отрицательно замотал головой:
— Нет, нет! Первый раз в жизни вижу…
— Я так и думал! — Соколов с небрежным видом бросил листок в ящик письменного стола. И добавил: — Для пользы дела попрошу вас пройти к чиновнику Ирошникову, он снимет отпечатки пальцев.
Дело в том, что на листке с чертежом виднелся четкий отпечаток указательного пальца. Дмитрий, совершив необходимую процедуру, был отпущен домой, а взволнованный Ирошников пятью минутами позже ворвался в кабинет Соколова:
— Аполлинарий Николаевич, на чертеже пальчики сына убитого!
Сыщик схватился за голову:
— Ничего не понимаю!
ПОХИЩЕННЫЕ РЕДКОСТИ
В тот же день Дмитрий был арестован. Вины он за собой не признал, объясняя, что приносил отцу бумагу из дома и, понятно, мог оставить отпечаток. Действительно, такая же бумага — целая стопка, нашлась у Дмитрия в конторке. Самый тщательный обыск других результатов не дал и подозреваемого пришлось отпустить.
И хотя квартира пока оставалась опечатанной, но Кошко предупредил, что через день-другой закроет уголовное дело. В этом случае Дмитрий вступит в права наследования.
Соколов находился в страшном напряжении, пытаясь разгадать таинственный чертеж, надеясь, что именно это поможет разрешить все дело. И вот во время сна, тревожного и неглубокого, его вдруг озарило. Чертеж найденный у Абрамова, означал: горизонтальные линии — полки, восемь линий — семь полок! А вертикальные — книги. Так просто!
Ранним утром он приехал к Ульянинскому:
— Дмитрий Васильевич, вы хорошо знаете книги в библиотеке Абрамова?
Ульянинский посмотрел на сыщика, как на неразумного ребенка:
— Простите, но это дурной тон — знать чужую библиотеку, как свою. Это все равно, что знать количество денег соседа на его банковском счете. Но, разумеется, мне известны основные редкости библиотеки несчастного Абрамова — инкунабулы, иллюстрированные редкости.
— Думаю, этих познаний вполне хватит. Едем на Тургеневскую площадь!
Взяв двух понятых, сыщик и библиофил вошли в квартиру Абрамова. Исследовав чертеж, Ульянинский заявил:
— Главные редкости хранятся в палисандровом шкафу. Там как раз семь полок. Открывайте! Но у Абрамова вот в этом ящике лежит каталог. Он начал составлять его по моему наущению.
Через несколько минут выяснилось, что исчезли из шкафа одиннадцать первопечатных книг — выходивших в 16-м веке в типографиях Ивана Федорова, Острожского, Невежина. Двенадцатой пропажей стала жемчужина
— Похищены именно те книги, которые на чертеже отмечены карандашом, — заметил Соколов.
— Зато на их место, чтобы не было пробелов, вложены из второго ряда пустяковые, современные издания, — добавил Ульянинский.
Соколов поинтересовался:
— Какова стоимость похищенного?
— Эти редчайшие вещи стоят столько, сколько за них попросят. Скажем, за «Отечественную войну» я сам предлагал две тысячи, но Абрамов не уступил. Действовал кто-то хорошо информированный. Тот, кто знал, где редкости лежат.
— Кто?
— Я и… сын покойного.
КАРТИНКА НА СТЕНЕ
За Дмитрием Абрамовым установили слежку, прослушивали его телефоны — домашний и служебный. Допросили многих книжников, букинистам передали список с похищенными книгами — все тщетно.
Соколов ходил, как в воду опущенный. Он чувствовал, как теряется найденный было след к разгадке дела. И вдруг однажды у него зазвонил телефон:
— Говорит Рацер! Не знаю, поможет ли вам то, что я скажу, но… Видите ли, заболел мой кучер Терентий Хват. Я решил навестить его. Купил того-сего, приехал к нему в дом под № 21 по Лялину переулку, это владение Морозова. Так вот, на его… у него на стене висит прекрасная старинная гравюра. Он, подлец, ее наглухо к стене приклеил, испортил, то-есть.
— Вы ему ничего не сказали?
— Нет, конечно.
— Большое спасибо!
…Через час, прихватив с собою для консультации Ульянинского и букиниста Шибанова, Соколов входил в лачугу Терентия. Тот, увидав сыщика, перепугался до обморочного состояния. Шибанов и Ульянинский в один голос заявили: Это работа Теребенева «Наполеон с сатаною» — из пропавшего альбома «Отечественная война».
…Терентия арестовали. После пяти дней молчания, он под давлением следствия, наконец заговорил:
Терентий, стуча себя в грудь, раскаивался:
— Бес попутал! Все, как на духу выложу. Как-то еще в прошлом годе по случаю я подвозил сыночка покойного Абрамова. Он щедро так заплатил, отвалил червонец — а езды, тьфу, пустяк! А тут недавно 'встретил он меня, в трактир повел, водочкой угостил. Спрашивает: «Желаешь пять „катюш“ заработать?» — «Кто ж себе вредитель, — отвечаю, — хочу!» — «Я своего папашу в вечернее время отправлю из дома, чтоб стемнело уже во дворе. А ты заберись по дереву, что у дома растет, а толстый сук под окно подходит, в папашину квартиру и возьми, дескать, несколько книжек. Прямо по плану, какой тебе нарисую. Из палисандрового шкафа. И через окно все вынеси. Не работа, так, сущий пустяк!» — «Зачем в окно? Я лучше в фортку, она там просторного размера. Я ведь страсть какой ловкий! Не зря в детстве, мальчонкой, „верхним“ в пирамиде выступал — в цирке Саламонского. Тогда никто и не подумает, что в квартиру залезали. А у вашего папаши книг много, пока он спохватится, пока чего…» Похвалил меня Дмитрий Львович: «Смекалистый!».