Блудная дочь
Шрифт:
— Чудное местечко обеспечила себе продавщица универмага! Интересно, какой из твоих любовников за него платит?
Джесси ударила его по щеке так сильно, что у неё заболела ладонь.
— Как ты смеешь? Убирайся из моего дома!
Девушка произнесла эти слова и заплакала. Она не хотела, чтобы он уходил, — никогда. Ричард обнял её.
— О боже, извини! — сказал он. — Это ужасные слова. Пожалуйста, прости меня. Просто я тебя очень люблю. Я думал, что хорошо знаю тебя, а теперь оказывается, что я ничего о тебе не знаю.
— Ричард, я тоже
— Пожалуй, пощёчина — ничто по сравнению с тем, что я заслужил, — сказал он и поцеловал её.
Они крепко обнялись и некоторое время неподвижно сидели на диване. Ричард нежно гладил волосы Джесси, и вскоре её слёзы высохли. Она хотела попросить его помочь ей раздеться, но не говорила ни слова, лишь тихонько теребила пуговицы на его рубашке.
— Ты хочешь переспать со мной? — спросила она тихо.
— Нет, — ответил он, — я хочу, чтобы ты не дала мне спать всю ночь.
Не говоря больше ни слова, они разделись и занялись любовью, нежной и стеснительной, боясь сделать другому больно и отчаянно пытаясь доставить друг другу радость. Наконец она положила голову ему на плечо, и они заговорили.
— Я люблю тебя, — сказал Ричард, — с того самого момента, когда первый раз тебя увидел. Ты выйдешь за меня? Потому что мне совершенно наплевать на то, кто ты, Джесси, и чем занимаешься, но я твёрдо знаю, что оставшуюся жизнь должен провести с тобой!
— Я тоже хочу за тебя замуж, Ричард, но сначала я расскажу тебе всё. Меня зовут Флорентина Росновская, — начала она и поведала Ричарду всю свою жизнь. Флорентина объяснила, почему она назвалась именем Джесси Ковач, — чтобы в магазине к ней относились как к обычной продавщице, а не как к дочери Чикагского Барона. Ричард не перебивал её, а когда она закончила, не произнёс ни слова.
— Ты не перестал любить меня? — спросила она. — Теперь, когда ты знаешь, кто я такая?
— Дорогая, — произнёс Ричард очень тихо, — мой отец ненавидит твоего отца.
— Что ты имеешь в виду?
— Именно то, что сказал. Я единственный раз слышал, как в его присутствии было упомянуто имя твоего отца, и он вышел из себя, сказав, что у твоего отца нет иной цели, как разорить семью Каинов.
— Почему? — воскликнула шокированная Флорентина. — Я никогда не слышала о твоём отце. Откуда они знают друг друга? Ты, наверное, ошибся.
— Хотел бы я, чтобы так оно и было… — И Ричард повторил то немногое, что узнал от матери о ссоре их отцов.
— О боже! Так вот о каком «Иуде» говорил мой отец, когда закрывал свои счета в банке, работавшем с ним в течение двадцати пяти лет. И что же нам делать?
— Сказать им правду: что встретились мы случайно, влюбились, а теперь собираемся пожениться, и ничто не может остановить нас.
— Давай подождём несколько недель, — предложила Флорентина.
— Почему? — спросил Ричард. — Ты думаешь, твой отец сможет отговорить тебя?
— Нет, Ричард, — сказала
— Нет, их ненависть друг к другу столь же сильна, уверяю тебя. Мой отец будет в ярости, когда увидит нас вместе, я уж не говорю о нашем браке.
— Тем больше причин подождать немного и не оглушать их этой новостью. Нам нужно время, чтобы найти лучший способ сообщить им.
— Я люблю тебя, Джесси! — сказал он и поцеловал её.
— Флорентина.
— Вот ещё одно, к чему мне придётся привыкать. Я люблю тебя, Флорентина!
Ричард выделил полдня в неделю на изучение усобицы между двумя отцами, но через некоторое время она стала всё сильнее занимать его, и он даже начал пропускать лекции. Попытка Чикагского Барона вывести отца Ричарда из состава правления его собственного банка могла бы стать отличной темой для рассмотрения на занятиях в Гарвардской школе бизнеса. Чем больше Ричард узнавал, тем яснее понимал, что его отец и отец Флорентины — непримиримые и сильные враги.
Флорентина взяла выходной в «Блумингдэйле» и слетала к матери в Чикаго, чтобы сообщить ей о том, что случилось, и уговорить рассказать ей всё, что она знает о ссоре Уильяма Каина и Авеля Росновского. После этого разговора у Флорентины ещё теплилась надежда, что мать преувеличивает, но несколько точно сформулированных вопросов за обедом с Джорджем Новаком сделали болезненно очевидным тот факт, что Софья всё описала точно.
Каждые выходные они обменивались знаниями, приобретёнными за неделю и лишь укреплявшими их уверенность в глубине взаимной ненависти отцов.
— Как же всё это низко! — воскликнула Флорентина. — Почему бы им не встретиться и не поговорить друг с другом? Я думаю, они вполне бы нашли общий язык.
— Согласен, — поддержал её Ричард. — Но кто из нас скажет им об этом?
— Рано или поздно нам обоим придётся сделать это.
Шли недели, и Ричард был с нею внимателен и добр, пытаясь регулярными походами в театр, нью-йоркскую филармонию и долгими прогулками по парку отвлечь её внимание от проблемы «рано или поздно», однако все разговоры всегда возвращались к их родителям.
Даже во время виолончельного концерта, который он устроил в её квартире, Флорентина постоянно думала об отце. Ну почему он так упрям? Соната Брамса закончилась, Ричард отложил смычок и посмотрел в её серые глаза.
— Скоро нам придётся им сказать.
— Я знаю, что мы должны сделать это, но мне не хочется причинять боль отцу.
— Я знаю.
Она опустила голову.
— В следующую пятницу папа возвращается из Вашингтона.
— Значит, в следующую пятницу, — сказал Ричард, не выпуская любимую из объятий.