Блудницы Вавилона

Уотсон Иэн

— Ты же не захочешь сама оказаться под пытками, — осторожно сказал Алекс.

— Моя защита — социальное положение.

— Уверен, что твой дорогой, чуткий и милый Мори такой защитой не обеспечен. На днях его крупно оштрафовали. По крайней мере он так сказал.

— Он так сказал, — эхом откликнулась Фессания и улыбнулась.

— Неужели ты всерьез рассчитываешь помешать свадьбе Мардука?

Фессания посмотрела на него невинными, широко открытыми глазами. И даже похлопала ресницами.

— Но

ведь ты сам именно этого и хочешь. Расстроить их свадьбу. Сделать так, чтобы она не состоялась. Поправь, если я ошибаюсь.

Алекс сглотнул.

— Нет. Это помешает обновлению города.

— Каким ты вдруг стал патриотом. Я тобой восхищаюсь.

— Кстати, Мориель пообещал, что ты возместишь мне семь шекелей, которые пошли на подкуп информаторов. Я могу получить деньги?

— Я не ношу с собой наличные. Счета присылают мне домой.

— Может быть, я зайду сам. Она весело рассмеялась.

— Ты — красавчик.

Ничего существенного более не произошло. Заглянувший ненадолго Мори укорил Алекса за несвоевременный визит, а Фессания, внезапно смягчившись, пообещала лично заглянуть на постоялый двор через три дня и доложить о ходе дела. Поверил ли он ее обещанию? Не имея альтернативного варианта, Алекс откланялся.

Три дня. Три дня мук и терзаний. Алекс бесцельно слонялся из угла в угол, не находя сил вырваться за пределы проклятого круга: Фессания и Мориель, неведомый Шазар, судьба Деборы, интрига… Он то бесился от бессильной злобы, то впадал в отчаяние и чувствовал себя потерянным и беспомощным. Чтобы сэкономить, Алекс питался только на постоялом дворе и в кредит, но счет все равно рос и рос. Гупта наблюдал за соседом с живым интересом.

Однажды вечером, бродя по кварталу Этеменанки, Алекс попал на маленькую рыночную площадь, где торговали льняным и кунжутным маслами, фисташками и миндалем, кориандром и тмином, чесноком и луком. Посреди площади на тростниковом коврике лежал мужчина с серым как пепел лицом.

Когда Алекс проходил мимо, незнакомец прохрипел:

— Стой.

Не увидев протянутой за подаянием руки, Алекс остановился.

— Зачем?

Мужчина оторвал голову от подушки и попытался что-то сказать, но лишь закашлялся, отчего на щеках проступили нездоровые багровые пятна.

— Ты должен спросить, в чем дело, — просипел он наконец.

— Верно, — поддержала доходягу толстуха, предлагавшая прохожим вязанки лука. — Таков порядок.

— Ладно. В чем дело?

— Жуткая боль вот здесь. — Мужчина положил ладонь на грудь. — То приходит, то уходит. Как будто проглотил осиное гнездо, и они теперь жалят, когда их что-то донимает. Хуже всего рано утром.

— У тебя когда-нибудь так болело? — строго спросила у Алекса толстуха. — Если да, вспомни, что принимал.

Алекс покачал головой. Ужасно. Серьезно

больной человек лежит прямо на улице, под открытым небом, надеясь только на то, что кто-то из прохожих поставит диагноз и предложит лечение. Если только он действительно болен, а не притворяется.

— Извините, но я помочь не могу. Очень жаль. Женщина с луком подошла ближе.

— У моей невестки болел живот, так ее вылечил такой, как ты, грек. Проходил мимо, остановился на этом самом месте и сказал, что надо принимать. Вы, греки, в медицине разбираетесь, точно? Асклепий и все такое?

— Я не врач. Может быть, тот, который помог вашей невестке, и был врач, но…

— Каждый сам себе врач. — Она пожала плечами. — Ладно. Проходи.

Проходи? А может, сесть здесь, на рыночной площади, и объявить себя больным? Страдальцем. Смятение чувств, расстройство мыслей, душевный диссонанс — что-то вроде эмоционального рака, который так талантливо диагностировал Еврипид, первый драматург разделенного сердца.

Странно, но перспектива еще одного поворота бурава судьбы выглядела почти заманчивой.

В тот вечер, накануне обещанного визита Фессании, к Алексу за ужином обратился Гупта:

— Вы выглядите изможденным. Надо встряхнуться. — Как будто столовая была рыночной площадью, а индиец прохожим.

— Что пропишете?

— Предлагаю посмотреть стриптиз.

— Здесь, у Камберчаняна?

— Нет-нет. Я слышал о заведении более интересном. Это недалеко. А специализируются там на — ха-ха — метафизическом стриптизе.

— Как противоположности обычному, физическому? И что же, зритель должен притворяться, что видит, как женщины разоблачаются?

— С раздеванием там все в порядке. Но их действо заставляет аудиторию обнажать душу. Увидите.

— Хорошо, посмотрим.

Вечером они, каждый со своим фонарем, отправились на поиски просвещения по темным, но не тихим улицам, на которых уже рыскали, охотясь за рыбьими головами и прочим дневным мусором, бродячие коты и крысы.

Фонари над входом в заведение освещали вывеску с изображением раздевающейся танцовщицы. Пара македонских солдат прошла через открытую дверь вслед за некими сомнительного вида личностями.

— Вот мы и пришли — «Дом Вуали».

— От возвышенного к низменному, — пробормотал Алекс.

— Возвышенного?

— Не так давно я смотрел одну из величайших трагедий Еврипида.

— Считайте, что пришли на сатирическую пьесу, розыгрыш, что дополняет трагедийное трио. Или дополнял бы, не будь современная публика столь чертовски ленива.

— Не знал, что индийцы так хорошо разбираются в греческой драме.

— А почему бы и нет? Царь Александр открыл нам много нового. Взять, к примеру, домик на спине слона. Его придумал Александр.