Блудное художество
Шрифт:
Если бы ей сказали, что Мишель погиб, она бы, пожалуй, не заплакала - в глубине души она давно уже знала, что его нет в живых, а постоянный кашель и хватание за горло - затянувшееся воспоминание о мучительной смерти от удушья.
Но он появился, когда уже стеменело.
Он ворвался - но Тереза не сразу признала его, потому что Мишель явился в длинном черном монашеском одеянии и небритый.
– Все погибло, любовь моя, мы погибли!
– закричал он.
– Если мы сейчас же не покинем Москву - нам конец! Он погубил нас, он все погубил!…
И, приподняв за край дорожный
– Мы погибли! Где деньги?
– Я не знаю.
Мишель обшарил свои карманы, выкидывая на стол дорогие безделушки.
– Этого мало, мы нигде не сумеем это продать… Твой ларчик! Давай все сюда… Я знаю, где сегодня играют… я выиграю деньги… Нет, у него и там свои люди… он всюду отыщет нас, любовь моя, мы пропали…
Он вытряс на стол из кошелька несколько новеньких серебряных рублей с четким профилем государыни, две золотые пятирублевки.
– Мы пропали, он нас и из-под земли достанет… Господи, где взять денег?…
Вдруг он замер.
– Любовь моя, мы никуда не едем… нас и на краю света сыщут…
Мишель так это сказал, что Терезе сделалось страшно.
Он сел, схватился за голову, тихо застонал - теперь наконец опасность из словесной стала вещественной, Тереза ощутила это всей кожей - ее прошиб озноб.
– Любовь моя, мы слишком много знаем… Все рухнуло, мы не нужны более, они заставят нас замолчать… Он нас всюду найдет, любовь моя, он - убийца! Он убивает тех, кто видел слишком много! Не зря же он рассказывал мне намедни, как заколол шпагой актерку на сцене! Господи, со всех сторон - гибель…
Тереза и раньше понимала, что Мишель ввязался в опасную авантюру. Да только не ощущала меры опасности - как мать драчливого подростка, уверенная, что он будет пробовать силу лишь на сверстниках, а взрослые мужчины его не тронут.
– Нам некуда бежать, - сказал Мишель.
– Куда бы мы ни пошли - за нами по следу пойдет или этот проклятый француз, или этот проклятый Архаров! Погибли… это я погубил тебя!…
Ответить было нечего. Разве что сказать - ты уже давно погубил меня, любимый, лишив воли и лишив самой жизни, заменив огромный мир собой единственным.
– Сядь со мной, любовь моя. Будем ждать…
Тереза села на соседний стул. Но Мишель не был способен на ожидание - и минуты не посидев, вскочил.
– Будь он проклят! Это он погубил нас! Он выслеживает меня, как будто я зверь! Тереза, он где-то рядом, я чувствую! Он велел окружить дом, мы обречены!
Она молчала. Тогда Мишель бросился перед ней на колени - чтобы обняла, чтобы позволила ткнуться лицом в свою грудь, прикрытую черной накидкой.
– Во всем мире у меня есть только ты… - прошептал он.
– Какой же я был дурак! Мне нужно было увезти тебя и жить с тобой, а не слушать этих мерзавцев… Любовь моя, как это вышло? Я не хотел, право, не хотел… И вот теперь я умираю… Любовь моя, смерть - это миг! Я не боюсь смерти, клянусь тебе! Но он перед тем, как позволить мне умереть, наиздевается надо мной вволю! Я знаю, он ходит в подвалы смотреть, как избивают людей, как плетьми и кнутом выколачивают из них признания! Лучше я застрелюсь!
Но стреляться
– Но я бы договорился с французом… Он - убийца, да, но если он поймет, что я его не выдам… А этот палач… Любовь моя…
Мишель вскочил на ноги.
– Едем!
– воскликнул он.
– Скорее! Он погубил меня, я отомщу ему! Ты увидишь! Я убью Архарова - только это меня спасет! Он чудом остался жив, но чудо сие - ненадолго! Едем!
Тереза схватила его за руку.
– Ты сошел с ума!
– Да! Нет! Доверься мне, я все придумал! Ему не жить! Я с ним за все рассчитаюсь! В болезни моей лишь он повинен! Я все делал, чтобы погубить его - но сам дьявол помог ему вывернуться! А если я уничтожу эту злобную тварь, француз не станет меня преследовать… он даже возьмет меня с собой… возьмет нас с собой!… Едем же!
Мишель потащил Терезу прочь из комнаты, прочь из дома, на улицу, где стояла бричка, запряженная хорошей серой лошадью.
– Ты поможешь мне, - говорил он, - без тебя я не справлюсь!
– Но уже почти ночь!
– Тем лучше! Он наверняка дома! Любовь моя, не бойся, я все придумал…
Тереза позволила Мишелю усадить себя в бричку.
– На Пречистенку!
– приказал он кучеру.
Но они не доехали до Пречистенки - Мишель вдруг забеспокоился о чем-то непонятном, опять стал вспоминать страшного француза и клясть московского обер-полицмейстера, приказал остановиться в каком-то темном переулке и еще раз поклялся, что до утра Архаров не доживет.
Очевидно, вся Москва провела предыдущую ночь на Ходынском лугу, лакомилась, пила и любовалась фейерверками. В эту ночь москвичи легли спать пораньше, и улицы были совершенно тихи и пустынны. Свежий и прохладный воздух стоял в них - и после дневной жары этот неподвижный воздух был - словно его в раю зачерпнули и переместили, стараясь не поколебать, на грешную землю.
Тереза дышала полной грудью - как будто больше ей не было отмерено в сей жизни такого дивного ночного воздуха. Замысел Мишеля был ей пока непонятен, но она не спорила, не задавала вопросов. В конце концов, дом Архарова хорошо охраняется, и вряд ли туда пустят обезумевшего от жажды мести графа Ховрина. А помечтать о гибели врага - пусть, пусть Мишель помечтает…
– Слышишь?
– спросил вдруг Мишель.
Она слышала - со всех сторон доносился ровный скрип, словно вся трава и вся листва в садах были усажены крошечными серенькими кузнечиками, ночными скрипачами. Один делал паузу - а в хор уже вступал другой. Эта музыка без ритма, без мелодии, была какой-то первобытной, изначальной - той, из которой выросли созвучия и переливы. Или же - той последней, в которой однажды сольются созвучия с переливами, когда их станет в мире слишком много…
Хотелось стоять и ни о чем не думать - просто внимать, ибо скрип этот имел дивное свойство - изгонять из головы всякие мысли. Даже то, что Тереза привыкла считать покоем, показалось ей сейчас суетой в сравнении с бездумной деятельностью маленьких кузнечиков.