Блудное художество
Шрифт:
Тереза вышла на Пречистенку. Останавливать раннего извозчика не стала. Ей хотелось на ходу обдумать свое положение, да и неизвестно - не донесет ли извозчик полицейским о даме в накидке, если Терезу начнут по-настоящему искать.
Утренняя прохлада ей понравилась. Она внушала ощущение, будто Тереза проснулась в каком-то ином времени, где ей не полагалось службы в доме Ховриных, знакомства с Мишелем и всех вытекающих отсюда неприятностей. Возможно, в этом времени была еще жива сестра Мариэтта, а чума еще только собиралась нагрянуть в Москву…
Мариэтта!…
Тереза поняла,
И вдруг возник в памяти коротенький, совсем простенький менуэт Рамо, который она играла совсем девочкой, самый подходящий для испорченных плохим преподавателем учениц, чтобы начать заново…
Он пронесся стремительно - а пальцы вздрогнули, шевельнулись, ожили.
Оставалось только выйти к Кремлю и к началу Тверской улицы, а там уж Тереза без труда нашла бы дорогу к хорошо ей известному дому.
Она пошла, ускоряя шаг, и те кавалеры, поднявшиеся ни свет ни заря, что заглядывали ей в лицо, могли прочитать во взгляде полнейшую безмятежность, как у проснувшегося младенца.
«Та, что вчера натворила странных дел, - не я, не я, и никогда мною не была, я же - вот, проснулась после жуткого сна и никаких грехов за собой не ведаю!» - так сказала бы Тереза даже ангелу небесному, спустись он к ней со своими строгими вопросами.
И не было в ее жизни странного человека, стоявшего в темной гостиной с обнаженной шпагой в руке и слушавшего музыку. Гостиной тоже не было. Той ночи не было. Ничего не было. Одно лишь будущее…
Архаров проснулся, несколько полежал, не открывая глаз, и вдруг резко приподнялся на локте.
В широкой постели он был один.
Приснилось?…
Нет, не приснилось, он знал это доподлинно. Здесь лежала женщина, он был с этой женщиной, он обезумел от ощущения невозможности происходящего, да, обезумел… не приснилось, черт побери, но куда она подевалась?
Колокольчик висел прямо перед носом, но Архаров его не увидел.
– Никодимка!
– заорал он.
– Дармоед хренов!
Камердинер прибежал не сразу - из понятной деликатности он не остался ночевать в гардеробной, где был слышен каждый вздох из спальни и каждый скрип кровати, а убрался в свою конурку.
До явления в дверной щели его румяной сладкой рожи Архаров успел внимательно оглядеть спальню. Никаких следов эта женщина не оставила - ни ленточки, ни тесемочки. Словно прилетела по воздуху и улетела точно так же…
Нет, она все-таки была. Придумать такое невозможно. А сны
– Подавать фрыштик прикажете?
– спросил Никодимка и тоже, Архаров заметил, скоренько оглядел спальню. Искал, стало быть, ночную гостью. А спрашивать побоялся.
Впрочем, он и ночью был весьма догадлив.
Когда Архаров прибыл, он не сразу доложил о гостье, а несколько погодя, после ужина, уже на лестнице и тихонько.
– Ваши милости Николаи Петровичи, - шепнул он, - к вам особа.
– Какая еще особа?
– осведомился Архаров.
– Дамского полу. В спальню забралась.
– Дунька, что ли?
Архаров невольно усмехнулся, всем видом показывая - дамских особ ему еще на ночь глядя недоставало.
Хотя после всей суеты Дунькино общество было бы даже полезно. Отчаянная девка словно задалась целью влюбить его в себя - а коли так, без Марфиных советов не обходилась. А Марфа, скорее всего, научила ее ничего не просить и от мелких подарков отмахиваться, как черт от ладана. Стало быть, девка хочет знатного подарка - должности обер-полицмейстерской фаворитки. Ну, пускай старается. Он ее честно предупредил. Пусть не словесно - однако каждым своим словом давал понять, что бегать к нему - пусть бегает, более же ничего меж ними не будет.
И уже тогда следовало бы задуматься - отчего камердинер не ответил на простой вопрос.
Никодимка, высоко вздымая свечу, довел барина до дверей спальни. Распахнул дверь, пропустил, закрыл дверь, сам остался снаружи. Свои камердинерские приличия он соблюдал свято.
В спальне горела всего одна свеча на карточном столике у постели и лежала у подсвечника приготовленная Никодимкой карточная колода - для обязательного пасьянса. Архаров со вздохом подумал, что вынужден невинному удовольствию предпочесть грешное. Отец Никон, к которому он всякий пост являлся исповедаться и причаститься, сказал печально, что при таком положении дел лучше бы жениться и угомониться, Дуньку, однако, гнать прочь не велел.
Архаров сел в кресло и расстегнул пряжки туфель, вытащил ступни и вздохнул с облегчением. Надо будет присоветовать Шварцу завести в подвале ящик новых башмаков, подумал он, именно новых и тугих, хождение в которых первые часы сродни пытке. А потом, чтоб добро не пропадало, разношенную обувку отдавать архаровцам - пусть донашивают в свое удовольствие!
Эта мысль развеселила его - он звонко, как всегда, расхохотался. Этими внезапными взрывами хохота он в свое время немало удивлял весь Преображенский полк.
– Дуня, чего ты там стала в пень?
– обратился он к девке, что, закутанная в атласную накидку с капюшоном, почему-то жалась в углу.
– Ступай сюда! Я знаешь что придумал?
Он хотел насмешить подружку туфельной затеей, чтобы затем уж, приведя ее в озорное настроение, завалить в постель. И еще успел подумать, что странно ведет себя с девкой: если бы князь Волконский увидел, как он развлекает свою мартонку, сильно был бы озадачен метаморфозой обычно хмурого и неуклюже-галантного с дамами обер-полицмейстера.