Блудное художество
Шрифт:
Устин обошел дом и обернулся. Оборачиваться, чтобы лучше улеглась в голове дорога, его выучил Тимофей. Он увидел высокое крыльцо и рядом с ним - низкую дверцу в погреб.
Ему показалось странным, что они с Федькой обошли весь дом, а даже не подумали, что под домом есть погреб с отдельным входом. А в погребе может ведь отыскаться нечто важное для розыска и следствия.
– Господи благослови!
– сказал Устин и, недолго думая, стал вытягивать из пазов тяжелый засов.
Дверь открывалась наружу, но очень туго - от сырости осела и перекосилась.
Устин зашевелился, стараясь спастись от холода - скорее всего, уползти от него куда-нибудь подальше. Открыть глаза он догадался не сразу.
– Слава Богу!
– сказал Федька, нависнувший над ним, и поставил наземь ведро.
– Я уж думал - и тебя к дяде Агафону!
– Меня?
– спросил Устин, плохо понимая происходящее.
– Тебя нет и нет, я следом пошел, гляжу - ты тут валяешься. Ну, что делать? Я не Матвей Воробьев. Вижу - ведро…
Воду он для экономии времени зачерпнул там, где нашли мертвое тело. И в ведре только что лягушки не квакали - а всякой дряни было преизрядно.
Тут лишь до Устина дошло, что ему не только холодно, но и мокро. Он попытался сесть, Федька протянул руку.
– Голова кругом, - объяснил Устин свое состояние.
– Ну, коли тебе по маковке этим вот ушатом досталось…
Ушат лежал тут же, у высокого порога погреба.
– Ты сиди, сиди, - сказал Федька.
– Тот, кто тебя этак благословил, давно уж сбежал. Чертова баба Фекла! Была бы она тут - послали бы в контору за помощью. Где ее только нелегкая носит? Ты не бойся. Я вон тоже от поручика Тучкова зимой такой презент получил. Лучшее средство от него - проблеваться. Потом, правда, сколько-то времени башка трещала. Ничего, у нас, у архаровцев, черепушки крепкие!
– Как он там заперся?
– спросил Устин.
– Кто заперся?
Устин хотел объяснить, что засов можно задвинуть только снаружи, но мысли и слова как-то не складывались вместе, не цеплялись друг за дружку.
– Господи, милостив буди мне, грешному, - пробормотал он.
– Федя, ты ступай… за телегой…
– Будь тут, не уходи, - приказал Федька.
– Я выйду к реке - глядишь, упрошу какую-нибудь добрую душу добежать до конторы.
Но ему повезло более, чем он рассчитывал.
Попав на набережную, он увидел обоз из трех телег и полюбопытствовал, нельзя ли с возчиками как-то срядиться. Ему отвечали, что недосуг - везут провиант в Воспитательный дом, а оттуда заберут детишек, чтобы доставить по уговору в село Измайлово на воспитание, там уж и бабы-кормилицы ждать будут.
Воспитательный дом был государственным учреждением. Федька побежал к воротам и растолковал свою беду сторожам. Коли бы они не оказали помощи полицейскому, на другой же день обер-полицмейстер вспомнил бы о немалых грехах, накопившихся за вороватыми служащими Воспитательного дома. И недалеко
Нашелся длинноногий парень из кухонных мужиков, сел на неоседланную лошадь, поскакал по Солянке и далее, а Федька вернулся к Устину.
Тот уже сидел не на земле, а на лавочке, и сушил кафтан, разложив его на солнечном месте.
– Никто не появлялся?
– спросил его Федька.
– Никто, поди. Я и не разберу - в ушах шумно.
– Потерпи - придет телега, доедешь до конторы, там приляжешь. Не блевал еще?
– Нет, не тянет.
– Это плохо, - со знанием дела сказал Федька.
– Скоро за нами приедут, до конторы чуть поболее версты.
Устин встал с лавочки.
– Ты куда? Сиди, смуряк.
– Яшеньку обмыть.
– Сиди, говорю. Сам обмою.
– Нет. Мне должно… я виновен…
– Свалишься в колодезь - вытаскивать не стану.
Устин все верно рассчитал - он не проявил должной сноровки, не сумел обучить товарища верному пониманию православия, даже ни разу не отстоял с ним вместе службы. А ведь Яшка прислушивался к словам Устина, позволял говорить с собой о вере! И, выходит, если Скес сейчас угодил в ад кромешный, то виновник - вот он… во всю жизнь этого греха не замолить…
С большим трудом Устину удалось поднять из старого колодца полведра мутной воды. Он опустился на колени рядом с мертвым телом и стал очень осторожно, тоненькой струйкой, поливать лицо.
И это было совершенно незнакомое лицо.
– Федя! Федя!
– закричал Устин.
– Чудо! Чудо свершилось!
В тот миг он был уверен, что его искреннее душевное раскаяние как-то способствовало подмене - вместо покойного Скеса явился некий иной покойник. А для чего - уже не суть важно.
Но Федька был не столь возвышенного образа мыслей.
– Хотел бы я знать, кто ж тогда тебя по башке треснул, - сказал он.
– Поди лучше, встань на набережной, а я встану у Устьинского переулка - почем знать, не по Солянке ли наша телега поедет.
Телега и впрямь прибыла по Солянке. Неведомо чье тело погрузили на нее, укрыли рогожей, Устин с Федькой сели сбоку и поехали, причем Федька развлекал Устина преданиями из жизни мортусов - ему очень живо вспомнилось, как он в этих же краях разъезжал в черном дегтярном балахоне, в колпаке с прорезями для глаз и с железным крюком для таскания зачумленных покойников.
Когда Архарову доложили, что вместо Скесова тела в мертвецкую доставлено какое-то совершенно постороннее, он только вздохнул. Как будто мало было Рязанскому подворью забот - еще и убийство в трех шагах от Воспитательного дома…
Федька доложил подробности, но они ничего не объясняли. Опустевший домишко, признаки отчаянного бегства хозяев, тело в колодце - ну, что из этого выжмешь?
– Возвращайся туда, обойди соседей, может, чего подскажут, - велел Архаров.
– Заодно и про Скеса.