Блуждающие огоньки
Шрифт:
Огромная звериная сила столкнула Анаис с ног, и она упала на живот, сломав себе ногу об торчащую из-под земли коряжку. Она заорала и достаточно импульсивно перевернулась на спину, однако подняться она не успела, ибо на нее кинулась гигантская дикая черная как смоль собака с горящими ярко-красными глазищами. Аня, тоже упавшая на землю и сломавшая ногу, зарыдала еще сильнее. Она постаралась встать, потея, прихрамывая, побежала в сторону Яги и закричала не своим голосом, словно раненая чайка:
— Бабушка!!! Бабушка!!! На помощь!!!
Побледневшая Анаис тем временем кричала и отбивалась от
Глава XIV
Сквозь пелену и марево Яга летела,
Не видя света, не щадя колени.
Лицо ее мрачнело, волосы седели,
И образ был дряхлее и страшнее.
Летела бабушка к Смородине-реке
Стремглав, боялась все же опоздать.
Метлу несла в одной она руке,
Другую руку было не разжать.
Старуха, дряхлая, как древа ствол,
И бородавчатая, как лягушка,
Ступою влезла к Маре Черной в “дом”
Спасать бедовую девчушку.
Тащила Мара девушку младую.
Как огонек в костре, она брыкалась,
Из шеи кровушка вкрутую
Как из ведра стремительно сливалась.
Встречала Мара Анаис,
Как стародавнего врага.
Но тут послышалось: “Окстись!” -
Кричала Бабушка-Яга.
Но Мара непреклонно волочила
Упрямую, строптивую девчонку,
Однако силы все она убила
И собралась отдать свою душонку.
Но Бабушка-Яга сдаваться не хотела
И, нацепив ей на руку браслет,
Девчонке выбор дать она успела:
Жить иль идти ко смерти вслед.
Браслет, ошейник ярчуковый,
Виновника погибели ее,
Вмиг озарился светом бирюзовым,
И Мару Черную пробило, как копьем.
И вот за малым дело оставалось:
Всего лишь сделать выбор Анаис.
Душа рвалась, металась, сердце сжалось,
И взгляд в Смородине-реке завис:
“Во мгле ночной, что Навию зовется,
Быть может, наконец, увижу я его,
И силуэт любви моею обернется…
Но лучше я вернусь домой.
Там Дар Левкоев ждет меня однажды.
Моя подруга, Анечка, ну как же без меня?!
Я перестану прошлому петь серенады.
Долою смерть! Мне уготована весна!”
И Анаис отпрянула к Яге,
Откинув грубо руку Мары Черной,
Оставив женщину в Смородине-реке,
Обзавелась враждою непреклонной.
***
Ба-бам!
Во мгле, дурманистом тумане
Предстало Мариным очам
Не то медведь, не то ревущий парень.
Ту-ду! Ту-ду! Ту-ду!
Хороший вышел бы вояка!
Чрез тяготы и духоту
Плыла Богиня в сторону бродяги.
Но полузверь узнал в Богине смерть
И устремился прочь, хромая,
Ступив, в конце концов, в земную твердь
И носом ароматы белены хватая.
Большую силу стал приобретать,
Бесстрашие внутри в нем возвышалось.
Не собирался коренастый парень умирать,
Звериное чутье в нем просыпалось.
А Мара Черная сквозь пелену и дымку,
Дурманящие запахи травы
Не разглядела смелого мальчишку.
Добыча от нее ушла. Увы!
Длинноволосый парень тем не менее
Не мог найти ни выхода, ни входа.
То ль слабость мучила, то ли плохое зрение,
Но долго было ему ждать свободу.
Ба-бам! Ба-бам!
Выходи медведь на волю!
Ту-ду! Ту-ду!
Пробегись, вконец, по полю!
Глава XV
Воздух в избе душнел от стойкого водяного пара, исходившего из кипящего гигантского котла, от непрерывно горящей печки, сильно грязной от копоти и сажи, и от запаха дурманистых трав, вводивших в состояние полнейшего анабиоза. В такой и без того тяжелой, гнетущей, нездоровой обстановке истерически вопила, кричала не своим голосом совершенно незнакомая темноволосая женщина. Анаис слегка приоткрыла непрестанно слипающиеся глаза, пробужденная пронзительным болезненным женским воем — Яга, обмотав лицо до глаз мокрой тряпкой, усердно промывала кипяченной водой низ живота несчастной, который возвышался над ней огромной полусферой. В руках та изо всех сил сжимала небольшое ожерельице; пот со лба лился рекой, и Яге приходилось периодически холодной льняной тряпицей вытирать его, напутственно приговаривая:
— Дыши! Ради себя, в первую очередь, дыши!
Женщина с трудом могла исполнить ее просьбу; она старалась, но у нее получалось лишь тяжело вздыхать, скрипя зубами. Тогда Яга подожгла сухое растеньице с “пятипалыми” продолговатыми листьями, и она практически мгновенно расслабилась и размякла. Анаис, почуяв приятный дурманящий аромат, окончательно закрыла глаза, засопела и уснула с тяжелой головой.
***
— Просыпайся, соня! — нежный маменькин голос неожиданно разбудил Анаис от долгого сна, и девушка лениво приоткрыла глаза, слабо улыбнувшись и потянувшись. Красивая миловидная женщина с тонкими аристократичными чертами лица, мраморной кожей и слегка небрежно распущенными светло-рыжими волосами в объеме, как после длительного ношения высокой прически, в длинной ночной сорочке сидела на краешке кровати в окружении плотного слоя дыма. В воздухе витал смрад, как от горелого мяса, вперемешку с запахом пота от немытого нездорового тела.