Блуждающий огонь
Шрифт:
Ее сын, однако, уже выскочил в коридор, а не бросился прятаться в ее спальню, как бывало. Мало того, он уже натянул штаны и надел теплую куртку, которую она ему сшила, когда начались эти снегопады. Впрочем, вид у него был сонный. Совсем еще ребенок. Он ей по-прежнему казался маленьким мальчиком.
– Я пойду, посмотрю, а? – храбро предложил он.
– Погоди, – остановила его Ваэ. Она накинула поверх ночной рубашки длинную свободную шерстяную рубаху: в доме холодно, да и время позднее: давно за полночь. Муж ее был далеко, и она одна противостояла этому зимнему холоду,
Ваэ зажгла свечу и стала следом за Финном спускаться по лестнице.
– Погоди, – снова сказала она уже в лавке и зажгла еще две свечи, хотя это была неразумная расточительность. Нельзя открывать зимней ночью дверь, если мало света и не видно, кто это там пожаловал. Когда все свечи стали гореть достаточно ровно, она заметила, что Финн на всякий случай держит в руках железную кочергу, захваченную возле камина наверху. Ваэ кивнула, и мальчик открыл дверь.
На улице мела метель, и из этой кружащейся пелены к ней на крыльцо поднялись двое – незнакомый мужчина и высокая женщина, которую ее спутник поддерживал, приобняв за плечи. Финн тут же опустил свою кочергу: эти люди вооружены не были. А Ваэ, подойдя поближе и подняв повыше свечу, разглядела две вещи: во-первых, женщина почему-то была ей знакома, а во-вторых, что она на последних месяцах беременности.
– А мы ведь, кажется, встречались? – сказала Ваэ. – На та'киене?
Женщина кивнула. Мельком посмотрела на Финна, потом снова на Ваэ.
– Значит, он все еще здесь, – сказала она. – Я очень рада!
Финн все это время молчал и выглядел таким юным, что у Ваэ просто сердце разрывалось. Мужчина на пороге, сделав нетерпеливый жест, пояснил:
– Нам нужна помощь. Мы бежали из нашего мира, потому что за нами гонится Галадан, повелитель волков. Мое имя – Пуйл, а это Дженнифер. Мы прошлой весной уже совершали Переход во Фьонавар вместе с Лорином.
Ваэ кивнула, страстно желая, чтобы Шахар оказался сейчас рядом, а не где-то там, в продуваемой ветрами насквозь ледяной Северной твердыне с дедовским копьем в обнимку. Ее муж – ремесленник, а не солдат; что он вообще понимает в этих войнах?
– Входите, – сказала она и отступила, пропуская их в дом. Финн закрыл за ними дверь на засов. – Меня зовут Ваэ. Вот только мужа моего дома нет. Чем же я-то могу вам помочь?
– Мы вынуждены были совершить этот Переход, что, видно, и ускорило дело. Срок мой настал слишком, рано, – сказала женщина по имени Дженнифер, и по ее напряженному лицу Ваэ поняла, что она говорит правду.
– Разожги-ка камин, – велела она Финну. – В моей спальне. – Она повернулась к мужчине. – А вы ему помогите. Надо еще воду вскипятить. Финн покажет, где лежат чистые простыни. Да побыстрее, вы оба!
Пол с Финном, прыгая через ступеньку, бросились наверх.
Оставшись одни в лавке, освещаемой тусклым светом свечей, среди мешков с непряденой шерстью и со спряденной и смотанной в клубки, Ваэ и Дженнифер посмотрели друг на друга.
– Почему я? – спросила Ваэ.
Взор роженицы заволокло пеленой боли.
– Потому
Всего несколько минут назад Ваэ крепко спала; а эта женщина, находившаяся сейчас рядом с нею, была так прекрасна, что вполне могла бы оказаться существом из мира снов, если бы не ее глаза.
– Я не понимаю, – сказала Ваэ.
– Мне придется его оставить здесь, – пояснила Дженнифер. – Скажи, смогла бы ты отдать свое сердце чужому ребенку, когда твой Финн уйдет по Самому Долгому Пути?
При свете дня она бы, наверное, ударила или прокляла любого, кто так спокойно говорил о том, что терзало и резало ее душу, точно самый острый нож. Но сейчас, ночью, она словно пребывала в каком-то полусне.
Ваэ была женщиной простой; вместе с мужем она торговала шерстью и шерстяными вещами, а ее сын по причине, совершенно ей не понятной, был трижды призван избрать Долгий Путь, когда дети играли в эту проклятую пророческую та'киену, а потом еще и в четвертый раз – и как раз после этого Рангат взорвалась, возвещая начало войны. А теперь на нее свалилось еще и это…
– Да, – просто ответила она. – Я могла бы полюбить и чужого ребенка. Это мальчик?
Дженнифер смахнула слезы с глаз и твердо ответила:
– Да, мальчик, но это еще не все. Он андаин, и я не знаю даже, что это будет в его случае означать.
У Ваэ задрожали руки. Дитя Бога и смертной женщины! Это всегда означало слишком многое, и большая часть того, что это могло означать, давно позабыта. Она судорожно вздохнула и сказала:
– Ну что ж, очень хорошо.
– И еще одно, – сказала эта женщина. Ах, как она была прекрасна, вся точно золотая! Ваэ даже зажмурилась.
– Ладно, говори скорей, – буркнула она.
И не открывала глаз еще долго после того, как Дженнифер произнесла вслух имя отца этого ребенка. А потом, сама удивляясь собственному мужеству, которого в себе и не подозревала, Ваэ открыла глаза и промолвила:
– Тогда его нужно будет ОЧЕНЬ ЛЮБИТЬ. Я попробую. – И увидев радостные и благодарные слезы Дженнифер, почувствовала, как жалость волной поднимается в ее душе.
Вскоре, однако, Дженнифер взяла себя в руки; теперь боли стали уже почти невыносимыми.
– Нам бы лучше подняться наверх, – сказала ей Ваэ. – Это будет нелегко. Ты по лестнице-то идти сможешь?
Дженнифер кивнула, оперлась о подставленное плечо Ваэ, и они двинулись к лестнице. Вдруг Дженнифер остановилась.
– А если бы у тебя самой родился второй сын, – прошептала она, – то какое бы имя он получил? А может, ей все-таки это снится?
– Дариен, – ответила Ваэ. – В честь моего отца.
Это оказалось действительно нелегко, хотя не очень долго. Он родился маленьким, на два с лишним месяца раньше срока, но все же не таким крошечным, как она ожидала. На минутку ей даже приложили его к груди – когда уже все было позади. Впервые глядя на своего новорожденного сына, Дженнифер плакала от любви и печали; она оплакивала разом все эти миры, ставшие вдруг полями сражений, ибо сын ее был прекрасен.